Рафаэль Сабатини - Черный лебедь. Романы

На берегу, оставив пони, они наткнулись на крепкого, пожилого, грубо одетого француза, пропахшего ромом и табаком. Это был торговец, один из тех, у кого капитан Брансом скупал шкуры. Этот человек остановился перед ними, как громом пораженный, и округлившимися глазами долго смотрел на де Берни. Затем на его обветренном лице появилась подозрительная усмешка, и с преувеличенной вежливостью, граничившей с иронией, он снял с седой нечесаной головы потрепанную шляпу.

Майор Сэндз не знал французского. Но дерзкий фамильярный тон приветствия не позволил ошибиться:

- Никак ты, де Берни? Черт возьми! Не надеялся тебя снова увидеть.

Де Берни помедлил и ответил тем же легким полунасмешливым тоном:

- А, это ты, пройдоха? Ты теперь стал торговать шкурами?

Майор Сэндз прошел вперед с мисс Присциллой, оставив их говорить. Майор был необычайно доволен.

- Подозрительная встреча для нашего блестящего джентльмена. Очень подозрительная. И тип друзей подходящий. Более чем когда-либо меня интересует, кем он может быть?

Но мисс Присциллу раздражали и его интерес, и его удовлетворенность: она находила это мелким. Похоже, что она знала острова лучше его, знала, что Жизнь в колониях может сталкивать людей самым случайным образом, и только безрассудный или невежественный человек станет из этого делать выводы.

В этом смысле она и высказалась.

- Черт побери, сударыня! Вы защищаете его?

- Я не представляла, что на него будут нападать, Пока вы, Барт, не стали этого делать. В конце концов, Месье де Берни никогда и не делал вида, что прибыл к нам из Версаля.

- Так это потому, что он сомневается, поверят ли ему. Фи, детка! Этот малый - искатель приключений!

- Я тоже так думаю, - улыбнулась она рассеянно. - Мне нравятся искатели приключений и предприимчивые люди.

Ее согласие потрясло и напугало его больше, чем противоречие.

Только то, что де Берни догонял их быстрым шагом, спасло ее от нравоучения. Но ее ответ, который майор считал легкомысленным, мучил его и заставил упомянуть об этой встрече вечером, после ужина, когда все собрались в большой каюте.

- Странный случай, месье де Берни. Вы лицом к лицу сталкиваетесь здесь со знакомым, на Доминике.

- Действительно, странный, - с готовностью согласился француз. - Это мой бывший собрат по оружию.

Брови майора полезли вверх.

- Вы были солдатом, сэр?

В глазах француза появился странный блеск. Похоже, вопрос не доставил ему удовольствия.

- В некоторой степени, - сказал он наконец и повернулся к Брансому, сбросившему свой мундир и непринужденно сидевшему в рубашке и брюках. - Это был Лафарж, капитан. Он говорит, что торгует с вами. Мы были с ним вместе на Санта-Каталине под начальством Сьера Симона и оказались среди тех немногих, кто остался жив после набега Переса де Гусмана. Лафарж и еще двое спрягались в маисовом поле, и когда все было кончено, той же ночью убрались прочь в открытой лодке и добрались до Мэйна. Я был ранен, а левая рука оказалась сломанной во время бомбардировки осколком картечи. Но, как говорят итальянцы, нет худа без добра. Это спасло мне жизнь. Собственная беспомощность заставила меня прятаться, а эти трое присоединились ко мне после. То были мои первые раны. Мне тогда еще не было и двадцати. Только молодость и сила спасли мне руку и саму жизнь в последовавших испытаниях и лишениях. Таким образом, насколько мне известно, в живых остались только мы четверо из ста двадцати человек. Когда Перес захватил остров, он мстил защитникам, убивал шпагой каждого, кто остался в живых. Это было подлое избиение. Беспричинная жестокость.

Де Берни задумался и, возможно, закончил бы на этом свой рассказ, но мисс Присцилла, нарушив наступившую тишину, попросила его рассказать подробнее.

Уступая просьбе, он рассказал, как была основана колония на Санта-Каталине, как начали обрабатывать землю: выращивать маис и подорожник, сладкий картофель, маниоку и табак. Присцилла слушала его с пытливым взглядом, а он показал картину процветания колонии, когда из Панамы с четырьмя кораблями и превосходящими силами налетел дон Хуан Перес де Гусман, чтобы выместить на них свою злобу. Рассказал он и о том, как на требование сдаться Симон гордо ответил, что поселение будет сохранено для английской короны, и что они скорее умрут, чем сдадутся. Своим рассказом о храбрости маленького гарнизона, проявленной несмотря на подавляющее превосходство испанцев, де Берни взбудоражил слушателей, а затем вызвал их сочувствие описанием последовавшей резни и бессмысленного уничтожения цветущих плантаций.

Когда он закончил рассказ, на его худощавом лице появилась улыбка, мрачная и в то же время задумчивая. Морщины на его лице, более глубокие, чем следовало для его возраста, стали еще заметнее.

Испанцы заплатили за это в Порто-Белло, в Панаме и еще во многих местах. Дорого заплатили! Но вся испанская кровь, пролитая с тех пор, не может искупить жестокого и трусливого уничтожения англичан и французов, бывших союзниками на Санта-Каталине.

Осветив немного свое прошлое и историю Вест-Индских поселений, де Берни произвел впечатление на слушателей. Даже майор, несмотря на предубеждение, почувствовал себя очарованным этой личностью.

После ужина, когда убрали со стола, месье де Берни сходил в свою каюту за гитарой. Усевшись на кормовой рундук спиной к большому окну, открытому настежь, он спел несколько песен своего родного Прованса и пару необычайно трогательных испанских мелодий в минорном ключе, которыми славится Малага. Все были очарованы его густым баритоном, и даже майору пришлось признать, что у де Берни удивительный дар петь. Но он постарался сделать это признание покровительственным тоном, как бы подчеркивая пропасть, лежавшую между ним и его значением и этим случайно встреченным иностранцем. Он считал это необходимой предосторожностью, так как не мог не заметить впечатления, которое произвел этот человек на неопытную мисс Присциллу. И, без сомнения, именно по этой причине на следующее утро майор Сэндз позволил себе насмешку в адрес де Берни, пробив тем самым брешь в отношениях с девушкой, бывшей на его попечении.

Наклонившись над резными перилами квартердека, они в это время наблюдали за погрузкой, проводимой под присмотром капитана Брансома, не согласившегося доверить это дело квартирмейстеру или боцману.

Из главного люка убрали комингсы и на ремнях, спущенных в люк, кипы шкур поднимали на борт с плотов, стоявших возле корабля. На шкафуте дюжина обнаженных до пояса матросов тянула канат, обливаясь потом в невыносимой жаре, в то время как другие в душном и зловонном мраке трюма укладывали тюки. Капитан, в штанах и рубашке, с повязанной голубым платком рыжей головой и блестевшим от пота красным веснушчатым лицом, сновал то туда, то сюда, руководя подъемом и укладкой, и иногда от избытка энергии помогал тянуть канат.