Cecil Forester - Линейный корабль

На берегу что-то зашевелилось. К воде тащили лодку. Возможно, приключения начнутся прямо сейчас: у Хорнблауэра пробудилась надежда, даже уверенность. Он сунул подзорную трубу под мышку, отвернулся и заходил по палубе, словно бы в глубоком раздумье, опустив голову и сцепив руки за спиной.

– От берега отошла лодка, сэр, – доложил Буш, козыряя.

– Да, – беспечно отвечал Хорнблауэр.

Он решил не выказывать и тени волнения. Надо надеяться, офицеры не знают, что он видел лодку, и теперь дивятся его выдержке – он ведь даже не повернулся в ее сторону.

– К нам гребут, сэр, – сказал Буш.

– Да, – бросил Хорнблауэр с тем же равнодушием. Лодка подойдет не раньше чем через десять минут – а направляется она явно к ним, иначе зачем было бы так поспешно спускать ее на воду при появлении «Сатерленда»? Пусть другие офицеры разглядывают ее в подзорные трубы и наперебой гадают, что же нужно испанцам. Капитан Хорнблауэр будет шагать по палубе с олимпийским спокойствием, ожидая, когда с лодки подадут голос. Лишь он один знает, как колотится его сердце. Вот оно: пронзительный окрик разнесся над искрящейся водой.

– Положите корабль в дрейф, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр и с напускным безразличием подошел к борту, чтобы ответить.

Кричали на каталанском: испанский Хорнблауэр выучил в плену, спасаясь от безделья, французский помнил хорошо, поэтому сейчас понимал, что ему говорят, но отвечать на том же языке не мог. Он крикнул по-испански:

– Да. Это британское судно.

На звук его голоса в лодке кто-то встал. Гребли каталонцы в оборванной гражданской одежде, этот же человек был в сверкающем желтом мундире и в высокой шапке с плюмажем.

– Вы позволите мне подняться на борт? – закричал он по-испански. – У меня хорошие новости.

– С превеликим удовольствием, – сказал Хорнблауэр, потом Бушу: – На борт поднимется испанский офицер. Проследите, чтоб его встретили соответственно.

В человеке, который поднялся на борт под свист дудок и с любопытством разглядывал почетный караул, легко угадывался гусар. На нем был желтый доломан с черной оторочкой, желтые же штаны, отделанные широким золотым шнуром, на ногах – высокие сапоги с золотыми кисточками спереди и звенящими шпорами сзади. Серебристо-серый ментик с черной каракулевой опушкой переброшен через плечо, рукава болтаются, на голове гусарский кивер из черного каракуля со страусовым пером и серебристо-черным этишкетом, золотой шнур пропущен под подбородком, широкая изогнутая сабля волочится по палубе. Испанец подошел к Хорнблауэру.

– Добрый день, сударь, – произнес он с улыбкой. – Я – Хосе Гонзалес де Вильена-и-Данвила, полковник гусарского Оливенского полка Его Католического Величества.

– Очень приятно, – сказал Хорнблауэр. – Я – Горацио Хорнблауэр, капитан Его Британского Величества корабля «Сатерленд».

– Ваше Превосходительство прекрасно говорит по-испански.

– Вы очень любезны, Ваше Превосходительство. Я счастлив, что знание испанского языка позволяет мне приветствовать вас на борту моего судна.

– Благодарю. Нелегко было до вас добраться. Пришлось употребить власть, а не то рыбаки отказывались меня везти. Они боятся, как бы до французов не дошло, что они вступали в сношения с английским судном. Поглядите! Как они улепетывают!

– Значит, сейчас в деревне нет французского гарнизона?

– Нет, сударь.

При этих словах на лице Вильены появилось странное выражение. Он был молод, с оттопыренной габсбургской губой (возможно, это значит, что высоким званием он обязан грешку матери или бабки), кожа светлая, хотя и загорелая. Карие с тяжелыми веками глаза неотрывно следили за Хорнблауэром и, казалось, молили не продолжать разговор, но Хорнблауэр оставил мольбу без внимания – ему нужна была информация.

– А испанские войска здесь? – спросил он.

– Нет, сударь.

– А ваше подразделение, полковник?

– Его здесь нет, капитан, – отвечал Вильена и торопливо продолжил: – Новость, которую я должен вам сообщить, такая. Французская армия – следовало бы сказать, итальянская армия – идем маршем по побережью в лиге к северу от нас.

– Ба! – сказал Хорнблауэр. Новость действительно хорошая.

– Вчера вечером они были в Мальграте и двигались к Барселоне. Десять тысяч человек – итальянская армия под командованием Пино и Леччи.

– Откуда вы знаете?

– Знать это – мой долг как офицера легкой кавалерии – с достоинством отвечал Вильена.

Хорнблауэр глядел на него и размышлял. Уже три года как бонапартистские войска заняли Каталонию. Они побеждали испанцев на поле боя, брали их крепости после упорной осады, но не покорили страну и были сейчас не ближе к этой цели, чем в день, когда предательски вторглись в ее пределы. Каталонцы не могли разбить в сражении даже тот разношерстный сброд, который направлял против них Бонапарт – итальянцев, немцев, швейцарцев, поляков, отбросы французской армии – и все же дрались отчаянно, черпая новые силы с каждого незавоеванного клочка своей земли, выматывали противника беспрестанными передислокациями. Однако это не объясняет, каким образом гусарский полковник оказался один-одинешенек на территории, которую вроде бы контролируют французы.

– Как вы тут очутились? – резко осведомился Хорнблауэр.

– Во исполнение воинского долга, сударь, – важно ответил Вильена.

– Очень сожалею, но я так и не понял, дон Хосе. Где ваш полк?

– Капитан…

– Где ваш полк?

– Не знаю, сударь.

Вся спесь слетела с молодого гусара. Он смотрел на Хорнблауэра большими молящими глазами, не в силах сразу сознаться в своем позоре.

– Когда вы видели его в последний раз?

– В Тордере. Мы… мы сражались с Пино.

– И были разбиты?

– Да. Вчера. Они шли маршем из Жероны, и мы спустились с гор, чтобы отрезать им путь. Их кирасиры разметали нас. Моя… моя лошадь пала здесь, в Аренс-де-Мар.

Слушая эти жалкие слова, Хорнблауэр в интуитивном озарении представил все: нерегулярные части бегут по торному склону, яростная контратака, беспорядочное отступление. Сейчас в каждой деревушке на мили вокруг полным-полно беглецов. У Вильены лошадь была получше, он ускакал дальше всех, и если бы не загнал ее до смерти, мчался бы, наверно, и сейчас. Чтобы собрать на побережье десять тысяч человек, французам пришлось оставить деревушки, вот почему Вильена не попал в плен, хотя и был между французской армией и Барселоной, местом ее основной дислокации.

Теперь, когда Хорнблауэр все понял, не стоило заострять внимание на злоключениях Вильены, напротив, для пользы дела стоило его ободрить.

– Поражение, – сказал Хорнблауэр, – рано или поздно выпадает на долю каждого воина. Будем надеяться, сегодня мы с вами отомстим за вчерашнее.