Джек Лондон - Гордость Алоизия Пенкберна

«Желают — взамен половины спрятанных ценностей на сумму в пять миллионов франков обеспечить себе проезд на один из неизвестных островов Тихого океана, а также обратный переезд с кладом. Спросить Фолли [1] Фолли (англ.) — безумие, сумасбродство. в гостинице Лавинии».

Гриф взглянул на часы. Было еще рано — только восемь часов.

— Мистер Карлсен, — крикнул он в ту сторону, где светился огонек трубки. — Снарядите вельбот. Я отправляюсь на берег.

На носу раздался хриплый голос помощника-норвежца; полдюжины стройных парней с острова Рапа прекратили пение и спустили вельбот.

— Мне нужно видеть Фолли… мистера Фолли, полагаю, — заявил Дэвид Гриф Лавинии.

Лавиния повернула голову и крикнула на местном наречии в видневшуюся через две комнаты кухню какое-то приказание.

Гриф заметил по глазам Лавинии, что она заинтересована. Через несколько минут медленно подошла туземная босоногая девочка и покачала головой.

Разочарование Лавинии было очевидно.

— Вы находитесь на «Киттиуэке», не правда ли? — спросила она. — Я скажу ему, что его спрашивали.

— Так это мужчина? — спросил Гриф.

Лавиния кивнула.

— Я надеюсь, что вы что-нибудь устроите для него, капитан Гриф. Я всегда готова помочь, но ведь я простая женщина. Он кажется порядочным человеком, — может быть, он говорит и правду. Я в этом ничего не понимаю. Ну да вы это разберете. Вы — это не то что я, дура с чувствительным сердцем. Приготовить вам коктейль?

Вернувшись на свою шхуну, Дэвид Гриф дремал в кресле на палубе над журналом, вышедшим три месяца назад. Он проснулся, так как откуда-то снизу слышались шум и барахтанье. Он открыл глаза. На чилийском крейсере, стоявшем за четверть мили от шхуны, пробило восемь склянок. Это означало полночь. За бортом снова послышались всплески и шум от барахтанья. Грифу казалось, что это не то амфибия, не то человек, жалующийся на свои горести себе самому, а может быть, и всему миру.

Одним прыжком Дэвид Гриф очутился у низких перил. В том месте, откуда исходили жалобные звуки, поверхность волновалась и фосфоресцировала. Нагнувшись, он схватил под мышки какого-то человека. С большим трудом он вытащил на палубу голого Алоизия Пенкберна.

— У меня не было ни гроша… Я отправился вплавь и не мог найти вашего трапа… Очень несчастливо… Извините. Если дадите какую-нибудь тряпку опоясаться и глоток чего-нибудь покрепче, я приду в себя. Я мистер Фолли, а вы, я полагаю, капитан Гриф. Это вы заходили, когда меня не было дома? Нет, я не пьян и не озяб. Я дрожу не от холода… Лавиния дала мне всего-навсего за целый день два стаканчика. Но я дошел до предела — вот и все, сплошной ужас, — и когда я не мог найти вашего трапа… мне начала мерещиться всякая нечисть… Я буду вам чрезвычайно благодарен, если вы отведете меня в каюту. Только вы один и откликнулись на мое объявление…

Несмотря на теплую ночь, Пенкберн непрерывно дрожал. Внизу Гриф, прежде чем прикрыть его тело, поторопился дать ему полстакана виски.

— Ну, теперь выпаливайте! — сказал Гриф, когда его гость был облачен в рубашку и полотняные штаны. — Что значит ваше объявление? Я слушаю.

Пенкберн посмотрел в сторону бутылки, но Гриф покачал головой.

— Правильно, капитан, хотя уверяю вас всем тем, что осталось от моей чести, что я не пьян… ничуточки. И поверьте, все, что я расскажу вам, — сущая правда. Я расскажу вам все кратко, так как я вижу, что вы человек деловой и энергичный. И мозг ваш, надо полагать, в порядке. Алкоголь в вашем теле не превращается в миллион червей, грызущих каждую клеточку… Вы никогда не были в аду… Я в нем сейчас… Я весь в огне… Теперь слушайте.

У меня есть мать… Она англичанка. Родился я в Австралии. Получил образование в Нью-Йорке и Йельском университете. Я бакалавр искусств, доктор философии и… ни на что не годен. Кроме того, я алкоголик. Я был атлетом. В свое время я проплывал под водой сто десять футов. Я побил немало любительских рекордов. Я плавал как рыба. Я проплывал без перерыва тридцать миль по бурному морю. Но у меня есть и другой рекорд. Я истребил виски больше, чем кто-либо из людей моих лет. Я готов украсть у вас шесть пенсов на водку. И все-таки я расскажу вам истинную правду.

Мой отец — американец из Аннаполиса. Во время междоусобной войны он был мичманом. В шестьдесят шестом году лейтенантом на «Сювани» у капитана Поля Ширли. В шестьдесят шестом году «Сювани» грузила уголь на одном из островов Тихого океана. Как он назывался, я пока не скажу. В те времена остров еще не находился под протекторатом, — чьим протекторатом, я тоже пока не скажу. На берегу за стойкой трактира мой отец увидел три медных костыля — три корабельных костыля.

Дэвид Гриф спокойно улыбнулся.

— Ну, а теперь я могу сказать вам название угольной станции и чей протекторат был установлен там впоследствии, — сказал он.

— И о трех костылях тоже скажете? — спросил Пенкберн с таким же спокойствием. — Говорите дальше, так как костыли теперь у меня.

— Ну, конечно. Они находились в Пеено-Пеенее, за стойкой у немца Оскара. Их принес туда Джонни Блэк со своей шхуны как раз в ту самую ночь, как он умер. Блэк только что вернулся из долгого плавания, — он был на Западе, торговал сандалом. Все побережье знает эту историю…

Пенкберн покачал головой.

— Продолжайте, — сказал он.

— Это случилось, понятно, еще до меня, — пояснил Гриф. — Я только передаю то, что слышал. Вскоре пришел эквадорский крейсер, тоже с Запада, направляясь домой. Его офицеры признали костыли. Джонни Блэк был уже мертв. Они захватили его помощника и корабельный журнал. Крейсер отправился обратно на Запад. Шесть месяцев спустя, направляясь домой, крейсер появился в Пеено-Пеенее. Он потерпел неудачу, а история о кладе получила огласку.

— Когда революционеры наступали на Гваяквиль, — подхватил Пенкберн, — офицеры Федерации, решив, что защищать город безнадежно, захватили всю государственную казну, что-то около миллиона долларов английскими монетами, и поместили деньги на американскую шхуну «Флерт». Они собирались отплыть на рассвете. Но капитан-американец отчалил в полночь. Продолжайте!

— Это старая история! — заметил Гриф. — В гавани не было других судов. Вождям Федерации не удалось бежать. Им пришлось защищать город. Рахас Сальсед явился из Кито форсированным маршем и снял осаду. Революция была разбита, и в погоню за «Флертом» отправили старый пароход, составлявший весь государственный флот Эквадора. Он захватил «Флерт» между группой Банкских островов и Новыми Гебридами. «Флерт» лежал в дрейфе и вывесил сигнал о бедствии. Капитан накануне скончался от гнилостной лихорадки.

— А помощник? — вызывающе спросил Пенкберн.