Виктор Устьянцев - Синий ветер

— А вы только передовые статьи?

— Почему же? Я и за международными событиями слежу. И еще спортом интересуюсь, выписываю газету «Советский спорт» и журнал «Спортивная жизнь России». И вообще…

— А что вообще?

— Как что? У меня взгляды на жизнь серьезные. Я, например, академиком хочу стать.

— Так уж сразу и академиком?

— А почему бы и нет? Из нашего села вон два генерала, шесть полковников и три кандидата наук вышли. Правда, сельскохозяйственных наук, но все-таки кандидаты. А я их переплюну, в академики выйду. И вот представьте, жена академика и вдруг — танцульки!

— Но, во-первых, ей пока всего девятнадцать лет и она еще не жена академика. Во-вторых, неизвестно, когда вы еще станете академиком и станете ли им вообще.

— Это уж не сомневайтесь. Если я чего захочу — кровь из носа, а добьюсь.

— Как говорится, дай вам бог. А пока советую танцевать. Небось не умеете?

— Это неважно. Да и с кем тут танцевать? У меня есть хобби посерьезнее. Я лекарство изобретаю. Универсальное. Вот, например, что это? — Козлов взял с полки пузырек с жидкостью. — Обыкновенная ихтиолка…

Так вот чем провоняла перевязочная! И еще йодом. Да вон той мазью. Как она называется? Ага, мазь Вишневского…

В рассуждениях ефрейтора много еще наивного, порой они просто забавны, но есть в его устремлениях что-то чистое, нерасчетливо-искреннее. И вообще он нравился Олегу. Вот только болтлив излишне. И потом эти его изобретательские эксперименты, не вздумает ли он опробовать Свое универсальное лекарство сейчас? На всякий случай Олег перестал употреблять лекарства, а при перевязках внимательно следил за тем, чтобы Козлов использовал только те средства, которые применял и врач.

Появление старика Козырева было поистине избавлением. Он долго усаживался на стуле, покашливал, тщательно расправлял свой форменный китель, прежде чем спросить:

— Что, брат, оплошал? А мне Колька вчерась сказал, что медведь тебя помял. Шибко помял-то?

— Нет, ничего серьезного.

— А я сегодня выходной, дай, думаю, проведаю. Старуха пирога тебе рыбного испекла, да вот яблочки погодились. Так ты ешь. Еда, брат, первейшее лекарство, в ей вся сила. А крестного твого, медведя-то, я ободрал дак чучело сделаю. Шкура-то целая, не попортил ее Щедров, прямо в ухо угодил. Щедров же и просил чучело, музей, говорит, делать будем, там его и приспособим. Щедров-то молодец, не растерялся, хотя ты, говорят, инженершу у него отбил.

— Кто говорит?

— Ну мало ли болтают чего, может, и неправда. — Старик достал платок и долго сморкался, чтобы скрыть свое смущение — зря сказал лишнее. Потом переменил тему разговора: — Колька мне сказывал, что ты тут порт задумал делать. Дак это ты верно. Пройдет годов пять, тут целый город поставят, а как без порта? Пароходы близко не подходят, а перегрузка на баржи — лишняя работа, да и много теряется всего. Прошлым летом сколько добра поутопили. Так что задумка твоя верная…

Вера забежала в обед, всего на несколько минут. Она внимательно обследовала перевязочную, сделала внушение Козлову за то, что на подоконниках пыль, окна не заклеены, стекла не протерты и вообще тут неуютно.

— Я уже говорила с врачом и мамой, через неделю вас можно будет перевезти к нам. Мама не работает, уход будет обеспечен, в конце концов, я могу взять отпуск.

— Зачем же? Мне и тут хорошо.

— Да уж куда лучше! Попробуйте только отказаться!

— Я в самом деле не поеду.

— Почему?

— Я буду чувствовать себя неловко. Да и вас поставлю в затруднительное положение.

— Ерунда.

— Нет, не поеду, — твердо сказал Олег.

— Я на вас обижусь.

— Напрасно.

Все-таки она ушла обиженной. Козлов был весьма доволен таким исходом переговоров и саркастически заметил:

Тоже мне сестра милосердия!

— А что, не нравится? — спросил Олег.

Почему же? Симпатичная. Но порядок есть порядок, и нечего ей тут командовать. Правда, все они такие, так и норовят захватить власть. Вот и моя Ксанка тоже…

Он долго еще расписывал прямо-таки деспотический характер Ксении Фарфоровой. Потом, когда Олег задремал, присел к столу и стал что-то писать. Позднее Олег случайно прочел:

На этом стихотворение заканчивалось, если не считать зачеркнутого слова «воскресенье». Возможно, что Козлов и впрямь станет когда-нибудь академиком, а вот поэтом ему, кажется, не быть.

Поздно вечером пришел мичман Туз. Отодрав с усов сосульки, спросил:

Как оно, здоровьичко, товарищ капитан-лейтенант?

— Ничего опасного нет, но, кажется, пока меня починят, поваляться придется долго. Опять вам одному командовать.

— Так и командовать пока некем. Личного состава шесть мотористов, четыре рулевых да бригада Козырева. Ею сам Козырев не хуже меня командует. У нас ведь только в навигацию много народу набирается, а до лета вы еще сто раз поправитесь.

Предсказание мичмана Туза не сбылось. Олег пробыл в санчасти почти полгода, долго не срасталось одно ребро. Правда, с ремонтом Туз справился к концу мая, залив вскрылся в первых числах июля, в двадцатых числах ожидали первый пароход, а пока мичман принимал молодое пополнение.

Они стояли перед мичманом, смущенные его внезапным появлением, тем, что он слышал их разговор. Белесые, чернявенькие, один даже совсем рыжий, лицо обрызгано веснушками, губы припухлые, как у ребенка. Обмундирование еще не обмялось по плечам, торчит колом, а вон тому, высокому, гимнастерка явно узка. Как его фамилия? Кажется, Кулаков. А может, Савостин?

Мичман еще не успел всех запомнить, они пришли только вчера. Потом он поговорит с каждым в отдельности, а сейчас лишь первое знакомство — «разговор за жизнь», как говорит рядовой Гухман.

— Садитесь, — разрешает мичман.

Усаживаются долго и шумно. Наконец притихли, смотрят выжидательно: что-то скажет мичман теперь?

— Вот что я вам скажу: все, что вы сейчас видели, сделано руками военных строителей — и поселок, и школа, и клуб, и дорога. Строитель сейчас главная фигура на Севере. Вот вы только что говорили: мол, не очень-то боевая это специальность, героики, дескать, мало. Я моряк, служил и на Балтике, и на Тихом океане, видел штормы и тайфуны, да и повоевать пришлось, а я поклоняюсь сегодня строителям, которые все это сделали. Да, зимовщики — настоящие герои. Но знаете ли вы, что, прежде чем они начали зимовку, туда пришли раньше их такие же ребята, как вы? Пришли на голое место, сами в пятидесятиградусный мороз жили в палатках, а для зимовщиков ставили дома, расчищали площадку. Вот тут кто-то о Братской ГЭС говорил. Великая стройка, романтика. Все это верно. Но знаете ли вы, что вам придется работать куда в более сложных условиях, чем там, в Братске? Уж что-что, а романтику и экзотику я вам обещаю в неограниченном количестве.