Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания

Вагон покачивало, поезд ускорял ход, стучал колесами и вез штурмана малого плавания, третьего помощника капитана Игоря Микешина на пароход «Кола». Вероятно, лучший пароход в мире!

В руках я держал кожаную рамку. Мне улыбалось милое Женино лицо. Я был вполне счастлив.

В Мариуполь-порт от вокзала мне пришлось долго ехать на переполненном пассажирами маленьком трамвае.

«Кола» стояла в угольной гавани и заканчивала погрузку на Марсель. Четыре крана поднимали на воздух небольшие вагонетки с углем, заносили их над открытыми люками парохода и с грохотом опрокидывали, поднимая черные тучи пыли. Толстый слой угольной пыли лежал везде, начиная с клотиков мачт и кончая бортами. На воде между стенкой и судном тоже плавала жирная черная пленка.

На палубе меня встретил вахтенный матрос и проводил до дверей в кают-компанию:

— Быстрее только заходите, а то все в угле будет.

Я очутился в коридоре, куда выходили две двери. На одной из них была табличка «Старший пом.», на второй — «III пом.».

«Моя каюта», — подумал я и постучал к старпому.

Старпом — молодой, высокий, с широкими плечами — принял меня радушно. В его темно-голубых глазах запрыгали огоньки смеха, и он не мог сдержать улыбки, когда я вошел в его каюту и представился.

— Посмотрите на себя в зеркало, на кого вы похожи. Ну, это пустяки. Сейчас организуем ванну, отдохнете, пообедаете, а потом уж будете принимать дела. Прошу располагаться пока у меня в каюте — ваша еще занята. Двоим там не поместиться. Очень тесная. Я сейчас распоряжусь.

Пока старпом отдавал распоряжения пришедшей на звонок буфетчице, я разглядывал себя в зеркале.

По совершенно черному лицу бежали белые дорожки, смытые каплями пота, и делали его похожим на полосатую материю. На ресницах и бровях лежал густой слой угольной пыли.

Через полтора часа, приятно освеженный ванной, я сидел в каюте Ивана Александровича (так звали старпома) и расспрашивал его о судне, команде и заведенных порядках.

Не терпелось скорее приступить к своим обязанностям.

«Кола» — небольшой пароход грузоподъемностью около трех с половиной тысяч тонн — был построен очень давно, и печать этого лежала на всем. Тесные помещения, низкие подволоки, мраморный камин с медными поручнями в кают-компании, зеркало в старинной резной раме. Это был один из тружеников моря, отживавший свой век, но еще достаточно крепкий, чтобы сопротивляться штормам и перевозить несрочные грузы.

В кают-компанию выходила дверь из каюты капитана. Там, за этой дверью, жил Михаил Константинович Логачев.

Волнуясь, я постучал и, услышав из-за двери «пожалуйста», вошел. Капитан повернулся ко мне. Да, это был Логачев, — правда, сильно постаревший, но все еще бодрый и подтянутый. Как и двенадцать лет тому назад, на грудь спадала расчесанная на две стороны борода. Только глаза теперь прикрывали круглые роговые очки.

— Здравствуйте, товарищ капитан! Прислан к вам третьим помощником вместо уходящего в отпуск Никитина.

Логачев окинул меня быстрым и, как мне показалось, одобрительным взглядом. На мне был форменный костюм и, несмотря на жару, воротничок и галстук.

— Здравствуйте. Как вас зовут?

— Микешин Игорь…

— Отчество?

— Петрович.

— Присаживайтесь, Игорь Петрович. Поговорим, — пригласил Логачев, подвигая мне кресло и сам усаживаясь на диване.

Игорь Петрович! Кажется, впервые в жизни меня называют Игорь Петрович.

— Где плавали? Что и где окончили?

Я четко, стараясь быть лаконичным (мне казалось, что так должны говорить моряки), отвечал капитану.

Михаил Константинович не удивился и не огорчился тому, что я еще не плавал штурманом и пришел к нему прямо со школьной скамьи. Он как бы оценивал меня, разглядывая и расспрашивая, и, когда получил ответы на все интересующие его вопросы, заметил:

— Ну что же, надо выполнять мои требования, и тогда плавать на «Коле» вам будет легко. На мою помощь всегда можете рассчитывать. А теперь я должен дать вам совет как начинающему помощнику, — в голосе капитана зазвучали твердые нотки. — Если вы хотите завоевать авторитет и любовь экипажа, не заискивайте перед людьми, не делайте им поблажек. Забудьте все эти Пети, Миши, Вани. Этим вы ничего не добьетесь. Надо быть требовательным, справедливым, хорошо знать и любить свое дело. Тогда авторитет придет сам. И еще один совет. Даже не совет, а требование. Если когда-нибудь у вас возникнет малейшее сомнение по какому бы то ни было производственному вопросу, немедленно, откинув в сторону ложное самолюбие, спрашивайте. Спрашивайте у меня. Будите, если буду спать, не стесняйтесь. Если меня нет, то Ивана Александровича. Он опытный моряк. О личной дисциплине я говорить не буду. Вы плавали и знаете, как нужно вести себя на судне и на берегу. А теперь идите и принимайте дела у Григория Павловича. Его завтра надо отправить…

— Михаил Константинович, вы не помните меня? Ведь мы с вами старые знакомые.

— Нет. Кажется, я вас раньше не встречал.

Я вытащил из кармана белого слоника и поставил на стол:

— Из Сингапура. Капитан «Трансбалта» подарил…

Глаза капитана округлились. Он смотрел то на меня, то на белого слоника. Затем засмеялся. Было видно, что вспомнил.

— Так это… это вы, такой маленький, в шапке? Приходили ко мне наниматься на «Трансбалт»?

— Я, Михаил Константинович.

— Да… Как хорошо мы с вами встретились, Игорь Петрович, после стольких лет… — вдруг сказал Логачев совершенно другим, потеплевшим голосом. — Значит, все-таки стали моряком. Добились своего. Как сейчас, помню вас у себя в гостях… Ну, ну, поплаваем вместе.

Я вышел от капитана с радостным чувством, что не буду одинок на мостике. Есть человек, к которому я могу обратиться в любую минуту.

Дела были приняты, и я переселился в каюту третьего помощника капитана. Каюта крошечная, тесная и душная. Маленький короткий диван покрыт зеленым бархатом, стол, шкаф, высокая, похожая на комод, койка старинного образца и умывальник, в который нужно кувшином наливать воду. Но это была теперь моя каюта, и потому она казалась мне замечательной. В ней я был полновластным и единственным хозяином.

Подготавливая навигационные инструменты, карты и судовые документы, я проработал до вечера. А потом закрылся у себя в каюте и прилег на койку.

Меня волновал один вопрос. Я все еще чувствовал себя матросом. В голову никак не укладывалась мысль, что придется отдавать распоряжения и команда должна их быстро и четко выполнять, звать меня по имени и отчеству и спрашивать разрешения сойти на берег. Смогу ли я называть матроса на «вы» и по фамилии? Ведь совсем недавно я сам был таким же матросом.

Будут ли выполнять мои приказания? Как приказать что-нибудь сделать боцману? Ведь его-то я считал всегда своим первым начальником. Сегодня у меня были другие дела, и я мог не обращаться к команде. Ну, а завтра, послезавтра? Как обращаться к команде? Если очень официально, то не подумают ли про меня: «Вот, надел фуражку с крабом и загибается, а давно ли с нами вместе концы таскал!» Если же обращаться как прежде, то меня и помощником никто не будет считать!