Людмила Белаш - Дальше некуда

— О, не бросайте нас в беде! Эти разбойники каждый день ходят на промысел, бьют острогами и стреляют из мушкетов! Они хуже якобинцев!

— А у нас ничего нет, — добавил Пьер, зверообразно исказив лицо. — Лишь малое количество холодного оружия. Мы с ними не справимся. Они знают о нас и сутки напролёт несут охрану.

— Аркадий Кузьмич, — в Дивове взыграло ретивое, — если вы решите свернуть к Корабельному, дайте мне шлюпку. Возьму пяток людей посмелее и — я заморских гостей отучу спать по ночам. Ну, братцы, есть охочие? кто со мной?

— Я! — единым духом рявкнули Бирюк с Гончарём, после чего переглянулись, удивлённые друг другом, и Сашка прибавил:

— Это его благородие лихо задумали. Шевелить их надо шилом в зад, чтоб знали — мы их на прицеле держим. Спокою им не будет ни минуты. Батюшка! благословите головы сложить!

— И! и!.. что ты?! — замахал дланями Логинов. — Обожди кочан-то с плеч терять. Прежде, чем кидаться опрометью в битву, внемли слову Писания: « С сумкою и с пращею в руке своей выступил против Филистимлянина ». Это ли не урок нам, не назидание? Своей малой силой надобно распорядиться умно.

— А не дадите шлюпку — на байдаре, один уплыву! — ярился Дивов, раздувая ноздри. — Я приказом послан в экспедицию, я обещал помочь русалкам — так и будет!

— Ah, mon cher, tu es un noble coeur! [6] О, мой дорогой, ты благородное сердце! ( фр. ). — восхитилась им Жанна.

— Байдара вместительна, ваше благородие, все влезем! — поддержал корнета Гончарь и почти сладострастно пророкотал, засучивая рукава: — Глотки рррезать будем… Нам война — мать родна!

— Так, — Громов пресёк воззвания и сомнения. — Байдары, гусарские рейды и повороты к иным островам отменяются. Курс прежний, на зюйд. Вы, корнет, правы — нельзя этих визитёров оставлять в покое. От их ядер и бомб есть лекарство — манёвр, быстрота и дистанция. Правы и вы, отец Леонтий — не числом надо брать, а умением.

— Это не я, это граф Рымникский, князь Италийский, — скромно закатил глаза Логинов.

— Мадемуазель и вы, месье, — обратился Громов по-французски к нереиде и тритону, — не бойтесь, мы с вами. Скажите, сколько вас и что вы умеете.

— Прикажете прибавить парусов? — осведомился боцман.

— Да. Поставить бом-кливер.

— Что за тарабарское у моряков наречие!? — Дивов вперился в переплетение снастей. — На бизань-мачте — бизань, на рязань-мачте — Рязань… То ли дело у нас в кавалерии! Всё ясно, как на ладони — шенкеля, трензеля…

Экспедиция мало-помалу приобретала целеустремлённый характер. В воздухе витал дух бури и натиска. Видимо, нанюхавшись пьянящего духа, Ирод в каюте командира изодрал когтями всё, что можно было изодрать. Обнаружилось это перед обедом, когда Леонтий уже начал читать: « Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении », а возвестил о находке раскатистый, прочувствованный монолог мичмана, состоявший сплошь из морских терминов. Покраснел даже Пьер, плывший в семи футах под килем.

Трюмный отсек слабо и зыбко освещала лампа, пахнущая тюленьим жиром. В бочке под слоем спирта восково бледнело лицо в обрамлении пышно плавающих волос. Лицо казалось спящим, но это был бесконечный сон экспоната, предназначенного для Британского музея.

— Не иначе, она вас околдовала, — промолвил капитан Бернардо Квалья, наблюдая, как сэр Арчибальд вглядывается в черты русалки. — Вы слишком часто ходите в трюм смотреть на добычу. Велите перетащить бочку в свою каюту, тогда не придётся бродить взад-вперёд.

— Вы не понимаете значения трофея, — владелец брига «Предейтор» не отводил глаз от тонких черт застывшего лица. — У этих тварей водостойкая кожа. При надлежащей выделке… Ими наверняка заинтересуется Ост-Индская компания. И волосы. Замечательно длинные, прочные волосы. Наконец, это прямое доказательство того, что в глубине океана есть неизвестная нам жизнь. Учёные и препараторы музея будут счастливы.

Испанец достал гаванскую сигару. Угораздило же с кораблём продаться еретику-протестанту! Мысли, одна другой темней, угнетали Квалью. Польститься на посулы, стать из контрабандиста пиратом — ещё куда ни шло, но труп в бочке намекал на новые, куда горшие опасности.

— Подумаешь, диковина… Про них я услышал раньше, чем вы явились на свет. И видеть доводилось… Но чтобы ими соблазниться — упаси меня Пресвятая Дева! Я не монах, но дорожу своей душой и жизнью. Не к добру такие встречи, — покачал головой Квалья.

Его чертовски раздражал самодовольный англичанин, все затеи которого пахли тюрьмой, виселицей, а то и чем похуже.

— Вам угодно шпионить за русскими, сеньор? Да пожалуйста! Хотите втридорога сбыть мандаринам бобровые шкурки? Сколько угодно! Но задевать тех, кто владеет волнами — не дело, поверьте моему опыту. Пока мы на якорях, в тихой заводи — бояться нечего. Бриг обшит медным листом, коготками их не повредишь. Когда же выйдем на простор, они себя покажут. Вам не выпадал случай штормовать в тайфун? От этого многие, кого я знал, пошли на корм акулам…

— Напрасное красноречие, — сэр Арчибальд, сверкнув моноклем, впервые удостоил его беглым взглядом. — При любой погоде я доставлю тело в Сидней, а затем и в Лондон. Но одной этой тушки мало. Ещё раз объявите: каждый человек с вельбота, добывшего живую русалку, получит в награду пятнадцать шиллингов.

— Хвала Всевышнему, в команде нет канаков с Марианских островов, — прикурив от лампы, как-то невпопад ответил Квалья. — Если бы кто-нибудь при них велел стрелять морских людей… пришлось бы вас заспиртовать в соседней бочке. В самом деле, не за борт же вас — там русалки ждут не дождутся. Накинутся как барракуды, вода вскипит…

— При чём здесь канаки? — доселе невозмутимый, сэр Арчибальд поёжился от слов капитана.

— Эти парни поклоняются Ктулху. Проклятые язычники, сеньор, что поделаешь!

— Ктулху? Странное имя. Я запишу его для этнографии.

— Да, занятный божок. Огромный осьминог с крыльями летучей мыши и копытами дьявола. Любит есть людей и обожает пытки. Говорят, он всплывает, получив семерых зверски утопленных… русалки уже утащили шестерых, так что вскоре вы пополните анналы этнографии ещё одним ценным наблюдением, сеньор. Может, даже зарисовать Ктулху успеете. Осталось решить, кто доставит ваш рисунок в Сидней. По мне, лучше доехать до Манилы в бочке спирта, чем угодить в клюв крылатого пульпа. Канаки верят, будто в утробе Ктулху не умирают, а растворяются как сахар, не переставая чувствовать.

— Занятно, — кивнул сэр Арчибальд, совладав с подкравшимся ознобом. — Надеюсь, вы не откажетесь подробно повторить это после ужина, под запись.

— Охотно, сеньор. Я знаю множество поверий Южных морей. Все они намекают, что надо убираться их тех мест, где творится небывалое.