Владимир Гораль - Приключения моряка Паганеля. Завещание Верманда Варда

Послышалось щелканье каблуков и сухой по военному, неожиданно чёткий голос Кранке:«Слушаюсь, мой командир».Снова раздался лязг открываемого и закрываемого клинкета. В наступившей тишине вдруг раздался звонкий шлепок, словно ударили открытой ладонью по столешнице. Мы услышали злобный, шипящий шёпот Люци:«Хадидж! Ибн ил хинзи!» В этот момент все присутствующие (за исключением Варда) как по команде взглянули на нашего всезнающего боцмана, ожидая, видимо, пояснений. Бронислав Устиныч, пожав плечами коротко резюмировал: «Араб».

Верманд кивнул согласно и добавил:«Недоносок и сын свиньи это точно не французский». Весь этот германоязычный поток информации доходил до меня и Ромы с Борькой только лишь трудами нашего тихо-синхронного переводчика Гены Эпельбаума. Последняя реплика норвежца заставила меня посмотреть на его персону более пристально. «Кажется в нашем полку эрудитов и полиглотов пополнение» – мелькнуло в моей голове казалось совсем некстати. Прошло минут десять. Всё это время Люци вышагивал по комнате и что-то неразборчиво бормотал. Наконец вновь с лязгом открылась дверь и состоялось новое явление нашего радиоспектакля – мсье Штинкер собственной персоной.

Мы услышали голос энергичного нестарого человека, говорившего по французски:«Бонсуар, мсье Люци! Коман сава?» Люци ответил с некоторой поспешностью:«Мерси, мсье Штинкер. Сава бьен. Силь ву пле. Э – э, дьявол!» вдруг перешёл Люци на английский: «Мсье Штинкер, я же просил не говорить со мной по французски. Франкофон из меня, как из Кранке дипломат. Раз уж вы брезгуете немецким, давайте обходиться вашим аргообразным английским».

Штинкер с хорошо слышной усмешкой ответил:«Как прикажете, мсье Люци. Я в состоянии изъясняться по английски, как лорд Байрон, но предпочитаю говорить без прикрас, как простой моряк, каким по сути и являюсь. Давно интересуюсь спросить – Какой остряк придумал вернуть нам троим на склоне лет детские клички? Штинкером меня прозвали в школе, когда я будто бы по детской слабости сдал своих соучеников директору за разбитую стеклянную дверь в в вестибюле. Эту ложь выдумал настоящий стукач, строивший из себя лидера и заводилу. Кранке получил своё прозвище в юности за вечно больное горло и хриплый голос. Подозреваю, что и с вами проделали нечто подобное. Так или нет, мсье Люци»

Люци ответил ему с нотками ворчания в голосе:«Вы мне симпатичны, Штинкер и только по этому я прощаю вам ваше амикошонство и такт воспитанника марсельских трущоб. Главное вы прямолинейны и говорите всё, что приходит вам в голову. Это хорошо. Вы не умеете хитрить и это тоже хорошо. Что же касается моего псевдонима – Люци, то вы и тут угадали. В юности я увлекался оперным пением, благо голосовые данные позволяли. Особенно мне удавалась ария Мефистофеля. За смуглое лицо и мощный баритон я и получил от своих университетских приятелей кличку Люци – сокращённое от Люцифер. Кстати у меня есть ответный вопрос. Я был весьма удивлён, когда узнал из вашего досье, что вы закончили тот же университет, что и я. Можно сказать, что мы с вами чуть ли не братья – сыновья одной Альма-матер. Как вам, выходцу из бедной семьи удалось поступить в Принстон, такой престижный и дорогой вуз?»

«Всё просто как яичница, мсье Вельзевул» – посмеиваясь заявил Штинкер. «Когда в 12 лет я загремел в колонию для малолеток и провёл там незабываемые полгода, то выйдя оттуда я поклялся себе, что стану человеком, а не ублюдком-уголовником. Упорства мне всегда было не занимать и уже через год я был лучшим учеником школы, а через три стал победителем международной математической олимпиады в Брашове. Учёбу в Принстоне мне оплатили Ротшильды – оказалось, что моя бабка, которая умерла ещё до моего рождения, была настоящей ашкеназийской еврейкой и к тому же уроженкой юга России, города Одесса. Для меня, вышедшего из марсельского сброда, где антисемитизм был хорошим тоном, это было таким же откровением, как если бы оказалось, что мой дедуля был папуасом и любил полакомиться на досуге человечинкой. По крайней мере в семье дяди, где я жил после смерти родителей, евреев уж точно не жаловали, видимо стеснялись собственной родословной.

Окончив Принстон я, как вам должно быть известно добровольно поступил на службу во французский военный флот, начав лейтенантом на дизельной подлодке я дослужился до кавторанга и старшего штурмана на атомном подводном катамаране. Я наверное стал бы адмиралом, но тут появляетесь вы и я послал бы вас к вашему тёзке, но возникшие на моём банковском счету 3 миллиона франков стали таки с вашей стороны мощным аргументом, а контракт на ещё 27 лимонов, но уже не франков, а долларов убедил меня окончательно. Я смог осуществить свою давнюю мечту. Химия моя вторая любовь после математики и мы с братом, который оказался неплохим менеджером открыли современную химико-технологическую лабораторию, где я начал реализовать самые смелые свои и чужие идеи.

Вот я вам и исповедовался, мсье Сатана. Кстати в каком тайном братстве нашей Альма- матер вы состояли? Названия им студиозы давали лихие одни „Благообразные кадавры“ или „Мистеры Хайды“ чего стоят или были ещё „Печальные дефлораторы“, но эти появились позже, когда в 1969-м в Принстон приняли первую сотню девушек. Вам было бы веселее грызть гранит науки, застань вы это время. Я слышал, как шутят в оперном мире: „Басы – пьяницы, баритоны – бабники, тенора – дураки!“»

Я заслушался этими откровениями невидимых собеседников настолько, что даже вздрогнул, когда у меня за спиной совершенно недвусмысленно всхрапнули. У стены на древнем диване со старомодными валиками по бокам, обитым когда то коричневым, а ныне почти полностью облезшим дерматином, крепко спали трое моих товарищей: Гена в центре почивал сидя, а Боря с Ромой по бокам, забравшись на диван с ногами. Только я, да Верманд с Устинычем продолжали торчать у пульта, внимательно прислушиваясь к происходящему в секретной комнате. Всё это время сидели мы на стальных стульях со ржавыми, но крепкими ножками и сиденьями обитыми тем же облезлым дерматином что и диван.

Вновь заговорил Люци, но уже с сентиментальными, мягкими нотками в голосе: «Браво, Штинкер. Вам удалось меня растрогать. Юность, как не банально это звучит неповторимое время. Юношеские шалости, студенческие, шутовские братства. Я же состоял в „Братстве Луны“, казалось бы одним из многих, хотя вряд ли вы о нём слышали, поскольку первым условием была полная конфиденциальность, а вторым, но совершенно обязательным то, что состояние семьи претендента должно было быть не менее четверти миллиарда американских долларов в активных счетах и состоянию этому должно быть не менее 75 лет – возрасту трёх поколений.