Владимир Гораль - Приключения моряка Паганеля. Завещание Верманда Варда

Один из погибающих, крупный рыжебородый мужчина был всё ещё жив и даже находился в сознании. Каким то неимоверным последним усилием он вырвался из судорожно сжатых рук своих товарищей и подплыв к иллюминатору, несколько раз ударил своими мощными кулаками в бронированное, закалённое стекло иллюминатора. Его глаза были широко открыты, казалось он смотрит на меня, моля о спасении. Через мгновение взгляд несчастного стал невидящим, кулаки разжались и он словно заскользил раскрытыми ладонями по стеклу вниз в направлении своей холодной, давящей тяжкими тоннами солёной морской воды, бездонной могилы. Я с ужасом подумал, что принадлежу к группе циничных убийц этого ни в чём не провинившегося перед нами человека. В это мгновение раздались странные звуки, как будто плачет сильно простуженный грудной ребёнок. С трудом подавив желание бросится прочь из этой комнаты ночных кошмаров, я двинулся в направлении жутких всхлипываний.

В глубоком бархатном кресле сидел командор Кранке. Это именно он издавал, этот чуть было не доконавший меня детский плач. О, это не был плач! Кранке смеялся, словно всхлипывал, в своей неповторимой, отвратительной манере. Его лицо искажало идиотическое выражение полного, окончательного счастья, а изо рта сбегала тонкая струйка слюны. Однажды в детстве мне довелось наблюдать мерзкую картину. В соседнем доме жил великовозрастный инвалид-олигофрен и всякий раз, когда из школы для девочек неподалёку возвращалась домой очередная группа учениц, это существо за окном маструбировало. Оно делало это с точно таким же безумно-счастливым выражением человекообразной физиономии.

Я не сделал попытки привести этого человека в чувство, слишком велико было пережитое мной потрясение в проклятых «Покоях Господина». Я молча ретировался, тихо прикрыв за собой дверь страшной каюты. Немного позже я пришёл в себя и объявив, что командор нездоров, включил главные двигатели и направил «Брунгильду» полным ходом прочь. Подальше от места совершённого нами массового убийства.

Подслушанный рассказ старшего помощника Брунгильды, мягко говоря, не мог оставить нас равнодушными. Если честно, то моё знание английского, как говориться:«оставляло желать…»и мне удалось понять лишь самую суть ужасной трагедии происшедшей в Северном море. Оба моих компаньона, особенно Верманд Вард (в отличии от меня) восприняли рассказ Штинкера более остро, потому-как для них открылись все страшные подробности и нюансы катастрофы, происшедшей с норвежской морской платформой «Алекс».

Что касается Бронислава Устиновича – нашего судового полиглота и эрудита, то его штудирование классиков английской литературы не пропало втуне. Боцман хоть и говорил языком Шекспира и Байрона близким, разве что какому-нибудь профессору Гарвардского университета кафедры английской литературы, но как не странно, понимать стал разговорную английскую речь во всех её тонкостях и красках. Позже мы не раз с ним возвращались к услышанному в «Тайной Комнате Большого Брата» и он открыл мне множество, ускользнувших тогда от меня деталей.

Верманд и Устиныч после невольно возникшей паузы, вызванной впечатлением от услышанного, обменялись короткими репликами по немецки, явно используя германскую ненормативную лексику. Верманд кивнул головой в направлении моих спящих товарищей и сказал: «Им здесь не место, слишком опасно. На вашем траулере, пока вы не отшвартовались от причала будет спокойнее. Я доставлю вас на судно и там мы решим как действовать дальше». Боцман не нашел, что возразить на это его предложение и мы разбудив товарищей, стараясь не производить лишнего шума, двинулись следом за Вардом. Наш путь по тёмному туннелю лежал в направлении выхода на остров.

Меньше чем через час, выйдя на галичный пляж мы пошли в направлении прибрежных скал и там, пройдя по каменистой трапе, вышли к маленькой бухте, защищённой от прибоя естественной каменистой грядой. В этой тихой акватории, рассчитанной на одну персону покачивался на воде маленький рыбацкий баркас с небольшой надстройкой. Таких рыбачков в Норвегии тогда насчитывалось более десяти тысяч и все вместе они образовывали один из самых больших по тоннажу промысловых флотов мира. По словам того же Варда, только в фюльке(провинция по норвежски) Тромс насчитывалось около полутора тысяч подобных малышей. Для хождения и промысла в открытом море на подобном корытце, да ещё с риском быть прихваченным нередким в этих местах северным штормом, нужно было быть поистине прирождённым моряком и рыбаком с хваткой морского волка (частенько и волчицы). Таких отважных моряков суровая красавица Норвегия ещё со времён викингов всегда рожала и растила исправно.

Вард с нашей помощью спустил на воду сохнущую на берегу лодку и мы в два приёма погрузились на баркас, забираясь на борт, просто подтягиваясь на руках. Я несколько переусердствовал, изображая Тарзана и в очередной раз продемонстрировал чудеса «паганельской» ловкости. Лихость с которой мне удалось закинуть на борт ногу стоила мне целостности штанов. Старине Паганелю удалось в который раз повеселить своих друзей. На этот раз треском рвущихся швов и нежной синевой семейных трусов, радостно выглянувших на свет божий.

Завибрировал корпус баркаса, загудел набирая обороты его дизельный движок. Вард поднял якорь с помощью небольшой лебёдки, которая использовалась и для выборки рыболовных сетей и «Эидис» (так назывался баркас), обогнув каменистый пирс, вышел в Норвежское море. Как пояснил Верманд, Эидис это женское имя и по норвежски означает богиня острова. Наша морская дорога проходила вдоль берега, огибая скалистый мыс. Вард, разумеется наизусть, без всякой карты, знал все отмели и подводные препятствия, включая скалы и затонувшие у Медвежьего корабли. Баркас двигался в непривычной для нас близости от огромных, нависающих над нашими головами серых и коричневых скал. Множество гагар и чаек, носились в пасмурном небе тревожно крича и предупреждая друг друга о появлении шумного, источающего гарь пришельца, вторгшегося в их мир.

Через час небольшим мы приблизились к уже знакомым нам отвесным, высоким скалам, покрытым буро-зелёным лишайником. Это они, словно легендарные Сцилла и Харибда сторожили вход в уже несколько освоенный нами тайный фьорд. Для капитана нашей «Эидис» на острове и в окрестностях не было неизученных мест и Вард даже не снижал ход до малого, как это приходилось делать нашему «Жуковску» на пару со сторожевиком «Сенье». Покрутившись по по изгибам шхеры рыбачок вышел прямиком к нашему уже почти родному Медвежьему крылу.

Высыпавший на палубу «Жуковска» экипаж встретил наше явление радостным шумом, словно население острова Итака, своего царя Одиссея и его спутников, после душераздирающих приключений вернувшихся наконец с Троянской войны. Триумф хитроумного Уллиса не задумываясь принял на себя наш славный боцман. Он достойно, со сдержанной улыбкой принимал дружеские похлопывания по плечам и тёплые приветствия. Создавалось впечатление, что герой отсутствовал на родном борту по меньшей мере несколько месяцев и его уже не чаяли увидеть живым. Вперёд вышел капитан Владлен Георгиевич и ухмыляясь в бороду не без сарказма заметил: «Ну что, жив товарищ Сухов и баркас привёл? А это кто – Верещагин? кивнул он в сторону Верманда. Таможня даёт добро? „Владлен, игнорируя предложенную авансцену по мотивам произведений Гомера, явно обыгрывал сюжет всенародно любимого „Белого солнца пустыни“. И то сказать, у старого моряка был верный глаз – Верманд Вард и вправду чем-то походил на замечательного русского актёра Луспекаева в роли таможенника Верещагина. Даже баркас был к месту этой капитанской шутке.