Лев Толстой - Свет маяка

— Уж если соберутся вместе оба эти молодца — обязательно жди какой-нибудь пакости! — утверждал он. — Кем они были лет десять тому назад? Один плавал вторым механиком, другой — штурманом; а достатка у обоих было ничуть не больше, чем у нас с тобой. Затем на Черном море возле Керчи ушла на дно «Екатерина», и оба были на ней. После этого Силиса назначили командовать каким-то «одесситом» и Пурэн сделался чифом; у обоих с тех пор завелись денежки. Год спустя «одессит» наскочил на скалу у берегов Норвегии. После этого Силис сразу же начал постройку дома в Агенскалне. Друзья переходили из одной компании в другую и за короткое время сплавили на дно шесть посудин. Просто удивительно, до чего их любят заправилы пароходных компаний, — дня не дадут просидеть без дела! Где бы ни появилось изношенное скопище железного лома — Силис и Пурэн тут как тут, поплавают малость и доживают до счастливой аварии. Теперь у них деньги во всех банках. «Серафим» тоже, говорят, застрахован на солидную сумму. Неизвестно только, когда они его отправят на дно — идя туда или обратным рейсом…

Следствием этих разговоров было то, что некоторые матросы и кочегары взяли расчет и перешли на другие пароходы, а на «Серафим» пришлось набрать разный сброд, так как порядочные моряки наниматься не хотели.

Силис и Пурэн понимали, конечно, причину мрачного настроения команды. Но это были крепкие, закаленные люди, и такие мелочи их не смущали.

— Крысы бегут с тонущего корабля… — усмехнулся Пурэн, когда Силис сказал ему об отказе, боцмана продолжать службу. — Пусть бегут те, кто трусит. А мы останемся. Я должен еще подзаработать на крышу для дома…

— А я на плату за обучение сына… — заметил Силис.

Оба они только что явились в Ригу с Черного моря, а после завершения очередного дела их ожидал пароход на Дальнем Востоке. Оба были средних лет — Пурэн сухощавый, с гладко выбритым лицом, Силис полный, со светлой бородкой клинышком. Пурэн был холостяком. Силис же третий год как овдовел. Единственный сын его Альбин, которому недавно исполнилось двенадцать лет, жил у тетки и учился в реальном училище. За несколько дней до выхода «Серафима» в море Альбин пришел на пароход и всю ночь провел у отца. Это был стройный, крепкий мальчик. Отец показал ему на палубе парохода все заслуживающее внимания: навигационную рубку, капитанский мостик; Пурэн водил Альбина по машинному отделению. Мальчик хотел пройти и в кубрик, к матросам, но отец не разрешил, опасаясь, что команда может ему что-нибудь наговорить.

Капитан Силис любил своего сына. В его чувствах были не просто обычная привязанность родителей к своему ребенку, а нечто большее — смесь надежды и гордости, радость за каждое произнесенное мальчиком слово и готовность жертвовать собой, лишь бы только ему было хорошо. Все, что предпринимал Силис, делалось ради сына; вся жизнь его заключалась в Альбине. Рука капитана, эта тяжелая, сильная рука, которая ни разу не дрогнула, когда надо было совершить что-либо запретное, каждый раз вздрагивала от счастья, лаская белокурую голову сына, а сердце переполнялось множеством нежных, ласковых слов, остававшихся невысказанными, так как чрезмерная нежность не соответствовала натуре Силиса. Вечером отец с сыном сидели вдвоем в кают-компании и играли в домино. На этот раз Альбин меньше чем обычно интересовался игрой, и отец сразу же почувствовал, что сына мучает какая-то неотвязная мысль.

— Не прекратить ли игру? — спросил он после первой партии.

— Да, папа, — согласился Альбин. — Лучше поговорим о чем-нибудь…

— Может быть, рассказать, как в Желтом море нас трепал тайфун? — спросил капитан.

— Нет, папа, об этом ты уже рассказывал. Сегодня я сам хотел бы тебе кое-что рассказать.

Силис улыбнулся и удобнее расположился в своем кресле.

— Ну, ладно, рассказывай!

То, о чем Альбин хотел рассказать, видимо, было чрезвычайно важным, он никак не мог решиться начать разговор и время от времени исподтишка поглядывал на отца. Как всегда, лицо отца было ласковым и обнадеживающим. Тогда мальчик заговорил:

— Этой весной я получил хорошие отметки…

— Да, сынок, я уже видел их.

— Меня перевели в следующий класс…

— Так и должно быть.

— Теперь у меня каникулы до конца августа…

— Отдохни как следует и не читай Пинкертона — тогда будущей зимой тоже будешь иметь хорошие успехи.

— Папа, я хотел тебя спросить, когда «Серафим» вернется в Ригу? — зардевшись, спросил Альбин.

— Вернется? — капитан закусил кончики усов. — Думаю, что к концу июля.

Небольшая пауза, а затем несмелый, приглушенный шепот:

— Ты обещал взять меня когда-нибудь в плавание. У меня теперь каникулы. До качала занятий я успел бы вернуться…

Долго собирался с ответом капитан Силис. Он смутился, как уличенный во лжи мальчишка. Своему сыну он ни в чем никогда не отказывал; давным-давно уже обещал он взять его с собой. Неизвестно, сложатся ли вновь когда-нибудь обстоятельства так удачно, как этим летом… И все же… Он знал, какая судьба уготована пароходу во время рейса, и мысль о том, что в это время на борту будет находиться Альбин, сжала его сердце, лоб покрылся холодной испариной. Как блестят глаза мальчика, как жаждет он этой поездки и с какой надеждой ждет ответа отца. Как же отказать ему? И все же иначе ответить капитан не мог.

— «Серафим» — старый, неказистый пароход… — сказал Силис. — И в этом рейсе не будет ничего интересного.

— Мне безразлично — лишь бы плавать!

— Нет, Альбин, на этот раз еще останься на берегу. Будущим летом я перейду на лучший пароход и возьму тебя с собой.

Тон отца, не допускавший возражений, смутил мальчика; он не стал настаивать. Однако по натуре Альбин был таким же предприимчивым и настойчивым, как его отец; он решил самостоятельно осуществить задуманное. Спустя два дня, когда пароход должен был выйти в море, Альбин попрощался с отцом и сошел на берег. Но он остался на пристани, и как только отец спустился в свою каюту, маленький сорвиголова пробрался на пароход и спрятался в угольном трюме. Пурэн показывал ему все закоулки, теперь он легко нашел надежное убежище. Никто его не искал.

Поздно вечером «Серафим» вышел в море. С восьми до двенадцати была вахта первого механика, и Пурэн все это время провел в машинном отделении, наблюдая, как поддерживают кочегары нужный уровень пара. Машина кряхтела, стонала, топки поглощали слишком много угля, но это его нисколько не тревожило: так или иначе, все пойдет ко дну вместе с пароходом. Котлы не прочищались несколько месяцев, и толстый слой накипи препятствовал поднятию нужного давления. Семь узлов в час — максимальная скорость — по силам «Серафиму» при хорошей погоде.