Фредерик Марриет - Мичман Изи

По этому поводу в одном из наших романов «Питер Простак» мы вложили в уста его героя О’Брайена следующее замечание, сделанное им в ответ на реплику Питера: «Я полагаю, О’Брайен, что, испытав на себе в молодости столько унижений и оскорблений, перенесённых вами от ругани начальства, вы станете теперь, когда сами достигли высокого положения, избегать грубых и оскорбительных замечаний в адрес молодых офицеров». На что О’Брайен ответил: «Нет, Питер, это не так, чувство обиды проходит со временем, негодование от обид притупляется, и вскоре становишься равнодушным к оскорблениям. И вот ты уже сам начинаешь оскорблять чувства других, не обращая внимания на их обиды, и приобретаешь эту дурную привычку, к большому стыду и позору флота!»

Следует отметить, что этими заметками мы ни в коей мере не хотели бы поощрять пререкания и непослушание. Напротив, мы утверждаем, что грубость и оскорбления всегда служили, а в дальнейшем будут служить ещё больше, причиной неповиновения, поскольку молодые офицеры из дворян вряд ли будут переносить их безропотно. Последние замечания касаются главным образом старших офицеров, а не капитанов, власть которых была сильно урезана недавними постановлениями Адмиралтейства. Эта власть должна быть сохранена, ибо, хотя среди них есть отдельные лица, служба с которыми мучительна для подчинённых, мы имеем все основания с гордостью утверждать: большинство капитанов убеждены в том, что большая власть им дана для того, чтобы сделать счастливыми как можно больше людей.

На другой день после похорон капитана Хамлоу фрегат «Аврора» направился к Мальте, где мистер Джеймс, временно исполнявший обязанности капитана, отослал наших мичманов на «Гарпию», не сделав в их документах никаких замечаний, кроме отметки «сняты с довольствия в день отбытия», поскольку они были занесены в судовую роль как сверхштатные пассажиры.

Мистер Джеймс, временный капитан «Авроры», торопился присоединиться к флоту адмирала в Тулоне, куда он намеревался отплыть на следующий день. С капитаном Вилсоном он встретился за обедом у губернатора, тогда и рассказал им, что Джек и Гаскойн были закованы в кандалы по приказу капитана Хамлоу, намекнул о своих подозрениях в отношении причастности молодых мичманов к дуэли и подал официальный рапорт о происшедшем поединке и о гибели на нём капитана Хамлоу. Поскольку Джек и Гаскойн договорились хранить молчание, то на борту «Авроры» ничего не было известно о событиях их плавания на Сицилию, кроме того, что они каким-то образом обрели там влиятельных друзей. Вот почему как в поведении капитана Хамлоу, так и вообще во всей этой истории оставалось много неясного.

— Хотелось бы мне знать, что приключилось с моим добрым приятелем Джеком, так доблестно сражавшимся на дуэли, — сказал губернатор, которого давеча сильно рассмешил рассказ о поединке Джека с боцманом и буфетчиком. — Он тогда смеялся так, что у него чуть было бока не лопнули от смеха. — Вилсон, не забудьте привести его сюда завтра утром, и мы послушаем его рассказ.

— Боюсь, что это будет выглядеть как поощрение, сэр Томас [33]. Он и так совсем отбился от рук. Я рассказывал вам о его первом самостоятельном плавании. На его долю выпадает чересчур много приключений, и все они заканчиваются слишком благополучно для него.

— Но вы можете вызвать и взгреть его здесь как следует так же, как в своей каюте на корабле, а потом мы из него вытянем правду.

— Да, так и сделаем, — согласился капитан Вилсон, — ибо его рассказ что-то подозрительно прост, он явно хитрит.

— Если вы пошлёте за ним, я буду вам очень обязан. Я не вижу особого преступления в его побеге, совершённом, вероятно, из опасения, что его повесят за дуэль. Мне хочется посмотреть на паренька.

— Что ж, губернатор, как вам будет угодно, — ответил Вилсон и написал записку мистеру Собриджу с просьбой прислать Джека в резиденцию губернатора к десяти часам утра.

Мистер Собридж сошёл на берег за час до того, как Джека и Гаскойна доставили на судно, и он пробыл на берегу всю ночь. По возвращении на «Гарпию» утром он встретился с Джеком лишь на несколько минут для того, чтобы сказать ему, что капитан желает видеть его в доме у губернатора. Не зная, какое решение примет капитан в отношении Джека, он счёл своим долгом промолчать и даже не выразил ему своё неудовольствие его поведением. Так как Джек и Гаскойн не могли предугадать, в какой мере им грозит опасность даже здесь, на Мальте, если весть о событиях на сперонаре распространится по судну, они предпочли держать язык за зубами, решив доверить свою тайну только капитану.

Джек появился в доме губернатора в парадной форме и приготовился выслушать всё, что будет угодно сказать начальству, — самому ему было безразлично, что они скажут, так как решил оставить службу: он побывал в кандалах, и железо въелось в его душу, омрачив её. Когда Джека ввели в комнату, где находились капитан и губернатор, он увидел их за столом, накрытым для завтрака. Джек вошёл, не испытывая страха, но держался почтительно: капитана Вилсона он любил и свою любовь к нему выражал тем, что выказывал ему всяческие знаки внимания и уважения. Капитан заговорил с Джеком суровым тоном — он указал на то, что Джек совершил большую ошибку, приняв участие в дуэли, и вдвое большую — унизившись до дуэли с буфетчиком, и уж совсем непростительную ошибку — дезертировав с корабля. Джек, стоя навытяжку и преданно глядя в глаза капитану, признался, что был неправ, и обещал не допускать подобного в будущем, если капитан Вилсон простит ему его невольный проступок.

— Сэр, позвольте мне вступиться за молодого человека. Я убеждён, что всё это произошло по недоразумению.

— Ну что ж, мистер Изи, так как вы раскаиваетесь в своём поступке, а губернатор замолвил за вас слово, то я обещаю оставить ваше дело без последствий, только помните, что вы причинили мне много беспокойства своими сумасбродными выходками. Я надеюсь — вы постараетесь не забыть в другой раз, когда подвергнете свою жизнь опасности, что я принимаю в вас участие и ваша судьба мне не безразлична. А теперь возвращайтесь к своим обязанностям и передайте Гаскойну то же самое. Прошу вас, ради Бога, не устраивайте больше дуэлей и побегов.

Сердце Джека растаяло от такого отеческого внушения, и он побоялся заговорить из опасения, что у него дрогнет голос: он молча поклонился и готов был удалиться, когда губернатор произнёс:

— Мистер Изи, вы уже завтракали?