Джек Лондон - Морской волк (сборник)

Капитан подошел к доске, и все обнажили головы. Я присматривался к ним – их было всего двадцать человек, или двадцать два, считая рулевого и меня самого. Мое любопытство было извинительно, так как мне, по-видимому, предстояло на долгие недели или месяцы быть запертым с этими людьми в этом миниатюрном плавучем мире. Матросы, большею частью, были англичане и скандинавы, с тяжелыми, неподвижными лицами. С другой стороны, лица охотников, изборожденные следами игры необузданных страстей были более энергичны и разнообразны. Странно сказать, но я сразу же заметил, что в чертах Вольфа Ларсена не было ничего порочного. На его лице тоже были глубокие борозды, но это были линии решимости и силы воли. Его лицо скорее казалось дружелюбным и откровенным, и это впечатление усиливалось благодаря тому, что он был гладко выбрит. Мне трудно было поверить – до ближайшего нового случая, – что это лицо того самого человека, который так обошелся с юнгой.

В тот миг, когда он открыл рот, чтобы заговорить, резкий порыв ветра налетел на шхуну и сильно накренил ее. Ветер свистел и пел в снастях. Некоторые из охотников тревожно поглядывали вверх. Подветренный борт, у которого лежал покойник, зарылся в море, и когда шхуна выпрямилась, вода перекатилась через палубу, обдав всем нам ноги до щиколотки. Внезапный ливень обрушился на нас, и каждая капля колола, как градом. Когда шквал пронесло, Вольф Ларсен заговорил:

– Я помню только часть похоронной службы, – сказал он. – Она гласит: «И останки да будут опущены в воду». Так вот и опустите их.

Он умолк. Люди, державшие доску, были смущены; видимо, краткость церемонии озадачивала их. Но капитан яростно накинулся на них:

– Поднимайте с этого конца, черт вас подери! Какого дьявола вы еще возитесь?

Конец доски был поспешно поднят, и мертвый человек, словно выброшенная за борт собака, ногами вперед, соскользнул в море. Уголь, привязанный к ногам, потянул его вниз. Он исчез.

– Иогансен, – бодрым голосом обратился капитан к новому штурману, – раз уж все наверху, ты и оставь их здесь. Уберите марселя. Нас ожидает зюд-ост. Возьмите-ка кстати рифы у кливера и грота.

В миг все на палубе пришло в движение. Иогансен выкрикивал слова команды, матросы тянули и травили всевозможные канаты, и все это было совершенно непонятно для меня, сухопутного человека. Но меня особенно поразило проявленное этими людьми бессердечие. Смерть человека была для них мелким эпизодом, который канул в воду вместе с зашитым в холст трупом и мешком угля, а корабль продолжал свой путь, и работа шла своим чередом. Никто не был огорчен. Охотники смеялись над каким-то свежим анекдотом Смока. Люди натягивали снасти, а двое полезли на мачту. Вольф Ларсен всматривался в облачное небо с наветренной стороны. А мертвец, позорно умерший, безобразно похороненный, уходил все дальше и дальше в глубину…

Тогда мне вдруг стала ясна жестокость и неумолимость моря. Жизнь показалась дешевой и мишурной забавой, чем-то диким и бессмысленным, каким-то бездушным метанием среди всяческой грязи. Я держался за перила и смотрел через пустынные, пенящиеся волны на стлавшийся туман, скрывавший Сан-Франциско и калифорнийский берег. Дождевые шквалы налетали между мной и этим туманом, скрывая от меня даже его. А это странное судно, с его ужасным капитаном, кланяясь и приседая, скользило на запад, в широкие и пустынные просторы Тихого океана.

Мои старания приспособиться к новой обстановке охотничьей шхуны «Призрак» сопровождались для меня бесконечными страданиями и унижениями. Мэгридж, которого экипаж почему-то называл «доктором», охотники – «Томми», а капитан – поваром, стал теперь совсем другим человеком. Перемена в моем положении побудила и его совершенно иначе относиться ко мне. Насколько угодливо и заискивающе он держался раньше, настолько же властный и враждебный тон он принял теперь. Действительно, я больше не был изящным джентльменом, с кожей нежной, как у «леди», а стал обыкновенным и довольно бестолковым юнгой.

Он нелепо требовал, чтобы я называл его «мистером Мэгридж» и был невыносимо груб, когда объяснял мне мои обязанности. Помимо работы в кают-компании с примыкавшими к ней четырьмя маленькими спальнями, я должен был помогать ему на кухне, и мое полное невежество в области чистки картофеля и мытья грязных горшков служило для него неиссякаемым источником саркастического изумления. Он отказывался принять во внимание, чем я был, или вернее, ту обстановку жизни, к которой я привык. Это было частью принятой им по отношению ко мне позиции; и я признаюсь, что прежде, чем окончился день, я уже ненавидел повара сильнее, чем кого бы то ни было в своей жизни.

Этот первый день был для меня тем труднее, что «Призрак», «имея все рифы взятыми» (с подобными терминами я познакомился лишь впоследствии), нырял в волнах, которые посылал на нас ревущий зюд-ост. В половине пятого я, под руководством мистера Мэгриджа, накрыл стол в кают-компании, установив предварительно решетку для бурной погоды, а затем начал приносить из кухни чай и кушанья. По этому поводу я не могу не рассказать о своем первом близком знакомстве с бурным морем.

– Глядите в оба, а то смоет, – напутствовал меня мистер Мэгридж, когда я покидал кухню с огромным чайником в одной руке и с несколькими караваями свежеиспеченного хлеба под мышкой другой. Один из охотников, долговязый парень, по имени Гендерсон, направлялся в это время в каюту. Вольф Ларсен курил на юте свою неизменную сигару.

– Идет, идет! Держись! – закричал повар.

Я остановился, так как не понимал, что собственно «идет», и видел, как дверь кухни захлопнулась за мной. Потом я увидел, как Гендерсон, словно сумасшедший, бросился к вантам и полез по ним с внутренней стороны, пока не очутился на несколько футов над моей головой. Потом я увидел гигантскую волну, с пенистым хребтом, высоко вздымавшуюся над бортом. Я стоял как раз на ее пути. Мой мозг работал медленно, потому что все было для меня ново и странно. Я только чувствовал, что мне грозит опасность. В ужасе я оцепенел на месте. Тут Ларсен крикнул мне с юта.

– Держитесь за что-нибудь, Горб!

Но было уже поздно. Я прыгнул к снастям, за которые я мог бы уцепиться, но был встречен опускающейся стеной воды. Мне трудно сообразить, что произошло потом. Я был под водой, задыхался и тонул. Мои ноги ушли из-под меня, и я кувырком куда-то полетел. Несколько раз я натыкался на твердые предметы и жестоко ушиб правое колено. Потом волна вдруг отхлынула, и я снова мог перевести дух. Меня отнесло к кухне и дальше по проходу, к подветренному борту. Боль в колене была невыносима. Я не мог стоять на этой ноге или, по крайней мере, мне так казалось. Я был уверен, что она у меня сломана. Но повар уже кричал мне из кухни: