Джек Лондон - Мятеж на «Эльсиноре»

– По рукам! – сказал я.

– По рукам! – повторил мистер Пайк. – А пока я, пожалуй, поел бы немного…

Чем больше я вижу мисс Уэст, тем больше она мне нравится. Объясняйте это постоянной близостью или одиночеством – чем хотите. Я не пытаюсь подыскивать объяснения. Я знаю только, что она женщина, и желанная. И я в некотором роде горд тем, что я такой же мужчина, как и всякий другой. Чтение по ночам и неустанное преследование, которому я подвергался в прошлом со стороны всего женского племени, к счастью, не совсем испортили меня.

Меня преследуют эти слова – «женщина – и желанная». Они непрестанно звучат у меня в мозгу, в мыслях. Я часто сворачиваю в сторону, чтобы тайком взглянуть на мисс Уэст через дверь каюты или пустую буфетную, когда она не знает, что я на нее смотрю. Женщина – удивительное создание! Волосы женщины удивительны! Мягкость женщины волшебна! О, я знаю, что они собой представляют, и это-то и делает их еще более удивительными. Я знаю, я готов ручаться, что мисс Уэст разбирала меня с матримониальной точки зрения в тысячу раз чаще, чем я ее. И все же – она женщина, и желанная.

И я беспрестанно вспоминаю неподражаемое четверостишие Ришара Ле-Галльена:

Позвольте мне посоветовать всем уставшим от света философам отправиться в продолжительное морское путешествие с такой женщиной, как мисс Уэст.

В этом повествовании я больше не буду называть ее мисс Уэст. Она – Маргарет! Я больше не думаю о ней, как о мисс Уэст. Я думаю о ней как о Маргарет. Это красивое имя, женственное имя! Какой поэт создал его? Маргарет! Оно мне никогда не надоедает. Язык мой влюблен в него. Маргарет Уэст! Какое имя для заклинаний! Имя, вызывающее мечты и разные таинственные представления! Вся история нашей, стремящейся к западу расы воплощена в нем. В нем звучит гордость, власть, отвага и победа! Когда я шепчу его, передо мной проносятся видения тонких, с изогнутым носом судов, крылатых шлемов, стальных шпор, беспокойных людей, царственных любовников, отважных искателей приключений, смелых бойцов. Да, и даже теперь, в эти дни, когда нас сжигает солнце, мы все же сидим на высоких местах управления и командования.

Да, кстати, ей двадцать четыре года. Я спросил мистера Пайка, когда произошло столкновение «Дикси» с речным пароходом в бухте Сан-Франциско. Это случилось в тысяча девятьсот первом году. Маргарет было в то время двенадцать лет. Сейчас у нас тысяча девятьсот тринадцатый год. Да будет благословен человек, выдумавший арифметику! Ей двадцать четыре года. Ее имя Маргарет, и она – желанная.

Мне столько надо рассказать! Где и когда закончится это безумное плавание с безумной командой – невозможно предвидеть. Но «Эльсинора» подвигается вперед, и день за днем ее история пишется кровью. И в то время, как совершаются убийства, и в то время, как вся эта плавучая трагедия приближается к холодному Южному океану и к ледяным ветрам мыса Горн, я сижу на почетном месте с господами, бесстрашный – чем горжусь, в экстазе – чем также горжусь – и повторяю тихонько про себя: «Маргарет – женщина; Маргарет – желанная».

Но вернемся к рассказу. Сегодня первое июня. Со дня шторма прошло десять дней. Когда «крепкий задок» люка номер третий был исправлен, капитан Уэст снова повернул судно по ветру, лег в дрейф и победил бурю. С тех пор, в штиль, в туман, в дождь и в шторм мы подвигались к югу, пока не очутились сегодня почти у Фалкланда. Аргентинское побережье осталось на западе от нас, и сегодня утром мы пересекли пятидесятую параллель южной широты. Здесь начинается обход мыса Горн, так как мореходы считают его от пятидесятой параллели Атлантического до пятидесятой параллели Тихого океана.

У нас все обстоит благополучно в отношении погоды. «Эльсинора» скользит вперед при попутном ветре. С каждым днем становится холоднее. Огромная печь в кают-компании гудит, раскаленная добела, и все выходящие в нее двери открыты, так что во всем кормовом помещении тепло и уютно. Но на палубе ледяной воздух жалит, и мы с Маргарет надеваем перчатки, когда прохаживаемся по корме или идем вдоль исправленного мостика посмотреть кур на крыше средней рубки. Бедные, жалкие создания! Подумать только, когда они приближаются к южной зиме Горна, когда им необходимы все их перья, они начинают линять, вероятно, потому, что в той стране, откуда они едут, теперь лето. А, может быть, период линьки зависит от того времени года, когда они родились? Надо будет это выяснить. Маргарет должна знать.

Вчера делались большие приготовления к обходу Горна. Все брасы были сняты со шпилей главной палубы и так устроены, чтобы ими можно было маневрировать с крыш всех трех рубок.

Так фок-брасы проходят к крыше бака, грот-брасы – к крыше средней рубки, а бизань-брасы – к корме. Очевидно, предполагается, что главная палуба будет часто залита водой. Обе железные двери, ведущие из каюты с правой и с левой стороны непосредственно на главную палубу, забаррикадированы, законопачены. Эти двери откроются не раньше, чем мы очутимся в Тихом океане на пути к северу.

А пока мы готовимся пробиться вокруг самого бурного места в мире, наше положение на судне становится все мрачнее. Сегодня утром на люке номер первый найден мертвым Петро Маринкович, матрос из вахты мистера Меллера. На теле его обнаружено несколько ножевых ран, и горло было перерезано. Очевидно, это дело рук одного или нескольких мерзавцев с бака, но доказать что-либо немыслимо. Виновные, разумеется, хранят молчание, а те, кто, может быть, и знает что-нибудь, боятся говорить.

До полудня тело спустили за борт с обычным мешком угля. Человек стал уже прошлым. Но люди на баке напряженно ждут чего-то. Сегодня днем я прошелся на бак и в первый раз заметил определенную враждебность по отношению ко мне. Они признают, что я принадлежу к гвардии на юте, занимаю почетное место. Ничего не было сказано, но это было очевидно из того, как некоторые смотрели на меня и как другие избегали смотреть. Только Муллиган Джекобс и Чарльз Дэвис поговорили со мной.

– Ловко избавились, – сказал Муллиган Джекобс. – Этот плут был хуже иной вши. И лучше, когда его нет – не так ли? Он жил грязно и умер грязно, и теперь покончено с ним и со всей его грязной игрой. На судне есть кое-кто, кто мог бы ему позавидовать. Их черед еще наступит…

– Это значит…? – спросил я.

– Думайте, что вам угодно, – злобно усмехнулся искривленный негодяй прямо мне в лицо.

Когда я заглянул в каюту Чарльза Дэвиса, он тут же оживился.