Джек Лондон - Мятеж на «Эльсиноре»

Когда моя голова поднялась над краем площадки так, что я увидел Маргарет, я смог различить, что она смотрит на меня сияющими глазами. И когда я легко, как и она, перебросился через снасти и присоединился к ней, я прочел в них одобрение, быстро сменившееся задором:

– О, вы это уже умеете, вы проделывали такое раньше, – упрекнула она меня, сильно повысив голос и приложив губы к самому моему уху.

Я отрицательно покачал головой, и ее глаза снова заблестели. Она кивнула мне, улыбнулась и села на край площадки, болтая в снежном пространстве обутыми в непромокаемые сапоги ногами. Я сел рядом с ней, глядя вниз на покрывавший палубу снег, благодаря которому глубина, из которой мы поднялись, казалась еще больше. Мы были совершенно одни – пара буревестников, уцепившаяся в воздухе за стальную палку, торчащую из снега и скрывающуюся наверху в снегу. Мы добрались до края света, и даже этот край для нас перестал существовать. Но нет. Из снега, под ветром, с неподвижными крыльями, со скоростью добрых восьмидесяти или девяноста миль в час летел огромный альбатрос. Величина его была, должно быть, не меньше пятнадцати футов от одного крыла до другого. Он понял опасность прежде, чем мы его увидели, и, повернув свой корпус навстречу ветру, спокойно увернулся от столкновения. Его голова и шея заиндевели от старости или мороза – мы не могли сказать от чего, – и его живой, черный, как бусинка, глаз заметил нас; он повернулся, описав большой круг, и скрылся за снегом на подветренной стороне.

Рука Маргарет быстро потянулась к моей руке.

– Из-за одного этого стоило карабкаться, – воскликнула она.

Тут «Эльсинора» нырнула вниз, и рука Маргарет сжалась сильнее, чтобы удержаться, а из скрытой глубины поднялся гром и треск от напора страшного западного ветра на наши палубы.

Снежный шквал прекратился с той же быстротой, с которой налетел, и мы сразу увидели под собой судно во всю его длину, с залитой клокочущей водой главной палубой, с зарытым в море носом, а прямо под нами – залитую водой корму и мистера Меллера, работающего с горсточкой людей над оснащиванием такелажа на румпеле. И мы увидели, как из командной рубки вышел Самурай и с обычной уверенностью балансировал на взбесившейся палубе, отдавая, по-видимому, какие-то приказания мистеру Пайку.

Серое кольцо Вселенной отодвинулось от нас на несколько сот ярдов, и мы могли видеть могучие волны океана. Косматые седобородые существа, ростом в шестьдесят футов от основания до гребня, выбрасывались из серого водоворота и нескончаемой процессией набрасывались на «Эльсинору», то на минуту возвышаясь над ее хрупким корпусом, то в следующий миг выплескивая на ее палубу сотни тонн воды и подбрасывая ее вверх, когда они проходили под ней, и пенились, и вздымались, уходя вдаль. И огромные альбатросы кружили вокруг нас, взлетая в бурных порывах шторма и величественно удаляясь со скоростью, превышавшей скорость ветра.

Маргарет перестала оглядываться и смотрела на меня вопрошающим, красноречивым, жадным взглядом. Окоченевшими в толстой перчатке пальцами я отодвинул в сторону наушник ее зюйдвестки и прокричал:

– Это совсем не ново для меня. Я уже бывал здесь раньше, в жизни всех моих предков.

Мороз щиплет мне щеки, ледяной воздух кусает ноздри, ветер свистит у меня в ушах, и это все – уже пережитое. Теперь я знаю, что мои предки были викингами. Я плоть от плоти их. С ними я делал набеги на побережья Англии, отваживался доходить до Геркулесовых Столбов [14], носился по Средиземному морю и сидел на почетном месте управляющих слабосильными цветнокожими народами. Я – Генгист и Горса [15]; я принадлежу к героям древности и даже для них был легендарной личностью. Я исходил ледяные моря и еще прежде, чем наступил ледниковый период, я окутывал плечи шкурой оленя, убивал мастодонта и ихтиозавра, нацарапывал повествование о моих подвигах на стенах глубоких пещер и сосал волчиц вместе с моими братьями-волчатами, следы чьих когтей я ношу на себе и сейчас.

Она восхитительно засмеялась, а на нас налетел и обжег нам щеки снежный шквал, и «Эльсинора» кидалась в стороны и вниз, словно никогда не собиралась подняться, а мы держались за мачту и неслись в воздухе в головокружительном кольце. Маргарет, все еще смеясь, высвободила одну руку и отогнула в сторону мой наушник.

– Я ничего в этом не понимаю! – прокричала она. – Это звучит как фантазия. Но я этому верю. Это, должно быть, потому что так и было. Я слышала об этом раньше, когда, одетые в звериные шкуры, люди пели вокруг костров, прогоняющих холод и тьму. А как же книги? – спросила она с коварным видом, когда мы приготовились спускаться.

– Провались они вместе со всеми психически больными, отравленными светом безумцами, которые их писали! – ответил я.

Она снова восхитительно рассмеялась, хотя ветер унес ее звук и смех, когда она метнулась в пространство, держась на руках, нащупывая ногами под собой невидимую опору для ног, и скрылась из моих глаз под опасным навесом площадки.

– Почем табак? – таково было приветствие мистера Меллера, когда я вышел на палубу сегодня утром, измученный и совершенно разбитый, с болью в каждой кости и в каждом мускуле от шестидесятичасовой качки.

К утру ветер стих до мертвого штиля, и «Эльсинора», хлопая несколькими пустыми парусами, качалась хуже прежнего. Мистер Меллер показал мне вперед и направо. Я разглядел мрачную землю с белыми зазубренными скалами.

– Остров Стэтен, его восточная сторона, – сказал мистер Меллер.

И я понял, что мы оказались в положении судна, которое должно обойти остров Стэтен прежде, чем огибать Горн. А между тем четыре дня назад мы прошли пролив Ле-Мэр и уже подходили к Горну. Три дня тому назад мы находились против Горна и даже прошли несколько миль дальше. А теперь мы очутились здесь и должны были начать все сначала, находясь значительно дальше, чем были.

Люди имеют поистине жалкий вид. Во время шторма бак был дважды затоплен. Это значит, что все там плавало, что все части одежды, тюфяки и одеяла намокли и останутся мокрыми при этой ужасной погоде, пока мы не обойдем Горн и не очутимся в теплых широтах. То же следует сказать и о средней рубке. Каждая каюта в ней, за исключением кают кока и парусников (выходящих на люк номер второй), пропитана водой. И в этих каютах нет печей, с помощью которых можно было бы высушить вещи.

Я заглянул в каюту Чарльза Дэвиса. Она была ужасна. Он улыбнулся и кивнул мне.

– Хорошо все-таки, что здесь не было О’Сюлливана, сэр, – сказал он, – он бы захлебнулся на своей нижней полке. А я должен вам сказать, что мне пришлось поплавать прежде, чем я смог добраться до верхней. А морская вода вредно действует на мои язвы. Мне бы не следовало быть в такой дыре во время штормов мыса Горн. Взгляните на лед на полу. В этой каюте и сейчас температура ниже нуля, и мои одеяла промокли, а я больной человек – это вам может сказать всякий, у кого есть нос.