Джек Лондон - Мятеж на «Эльсиноре»

– Какой нам смысл уходить в море? – спросил я Маргарет после того, как все снасти были приведены в порядок. – Ведь до тех пор, пока все заключается в голоде, все равно – триста пятьдесят или три тысячи пятьсот миль!

И вместо того, чтобы дальше уходить в открытое море, я положил «Эльсинору» с правого галса в дрейф, и легким ветром ее стало относить на юго-запад.

Но наши мятежники в ту же ночь добились своего. В темноте мы слышали, как наверху шла какая-то работа. Реи были спущены вниз, шкоты откинуты, паруса отпущены. Я попытался было сделать несколько выстрелов наугад, но в ответ донеслись лишь скрипы тросов в шкивах и тоже наугад пущенные револьверные выстрелы.

В общем создалось забавное положение. Мы, хозяева управления «Эльсинорой», – наверху, а команда, распорядительница двигательной силы, – внизу. Единственный парус, который находится всецело в нашем распоряжения, это бизань. Они же всецело владеют всеми парусами фок-и грот-мачты. В нашем распоряжении брасы бизань-мачты, а они управляют ее парусами. Вот почему мы с Маргарет никак не можем понять, почему они не пытаются в какую-нибудь темную ночь подняться наверх и отрезать брасы бизани от концов рей. Мы решили, что все это объясняется их ленью. Ведь если бы они отрезали брасы с кормы, им пришлось бы провести новые брасы на бак. В противном случае во время плавания при сильной качке бизань-мачта совершенно расснастилась бы.

При всем том в мятеже, который мы сейчас переживаем, есть что-то дикое и смешное. Подобного мятежа еще никогда не было на свете. Он нарушает все образцы и противоречит традициям. В старинных, классических мятежах бунтовщики, кинувшись в атаку, как тигры, давным-давно овладели бы кормой, перебили бы нас, или же сами были бы уничтожены. Вот почему я презрительно потешаюсь над нашими мятежниками и, подобно мистеру Пайку, рекомендую им обзавестись опытными кормилицами. Но Маргарет покачивает головой и утверждает, что человеческая натура все же остается человеческой натурой и что при одинаковых обстоятельствах эта натура всегда одинаково проявляет себя.

Словом, она напоминает мне о количестве смертей, уже имевших место, и утверждает, что рано или поздно, в одну темную ночь, когда положение из-за голода окончательно обострится, мы увидим наших негодяев, штурмующих корму.

И весь этот период времени производил бы впечатление какого-то мирного, забавного приключения, какой-то странички книги с романтическим сюжетом, если бы не это беспрестанное бдение, которое теперь лежало лишь на мне и Маргарет. Да, это было, как роман со счастливым концом. И, несомненно, это был роман! Вахта за вахтой, которую по очереди несут любящие друг друга мужчина и женщина. Каждая смена – любовный эпизод, оставляющий незабываемое впечатление. Никогда еще не было ничего более привлекательного: воркующие разговоры о ветре и погоде – совещание шепотом – поцелуи в ладонь руки во время команды, более смелые прикосновения в темноте…

О, верно, я часто с тех пор, как началось наше плавание, посылал к черту книги. И все же книги составляют основу моей прежней жизни! Я таков, каким меня создали десять тысяч поколений моего рода. Об этом и спорить не приходится. Тем не менее, моя полуночная философия выдержала испытание моей породы. Вероятно, на выбор моих книг оказали воздействие те десять поколений, которые создали меня. Я убил человека – Стива Робертса. Будь я белокурым разрушителем, не знающим азбуки, я сделал бы это без всяких колебаний. Как белокурый разрушитель, знающий азбуку плюс все то, что дала мне философия всех философов, я убил того же человека точно так же, без колебаний. Культура нисколько не обессилила меня. Я почти совершенно равнодушен. Это случилось во время моей повседневной работы, а люди моего рода всегда были и остались работниками, никогда не отказываясь от работы, какой бы она ни была – благородной ли авантюрой или же тяжелым уроком, требующим тупого прилежания.

Я никогда не позволил бы себе просить подвинуть назад стрелку циферблата времени или события. При тех же самых обстоятельствах, если бы была веская причина, я снова убил бы Стива Робертса. Я не совсем точен, когда говорю, что отношусь к этому событию совершенно равнодушно. Я взволнован. Я с трезвой надменностью и с гордостью почувствовал, что это нужно сделать. И я сделал то, что должен был сделать. И каждый человек, занимаясь повседневной работой, должен поступать точно таким же образом.

Да, я – белокурый разрушитель и мужчина. Я занимаю высокое место и подчиняю своей воле тупую массу. Я – любовник, любящий царственную женщину, принадлежащую к моей разрушительной расе. И мы вместе с ней занимаем и будем занимать высокие места – и будем с ней командовать и управлять до тех пор, пока не исчезнет с лица земли вся наша раса.

Маргарет оказалась права. Наш мятеж не нарушил образцов и традиций былых мятежей. Днем и ночью мы завалены делами. Дитман Олансен, быстроглазый норвежец, был убит Вадой, а Генри, юнга с учебного судна, единственный наш волонтер, полетел за борт с традиционным мешком угля у ног. Состоялось нападение на корму. Изобретенные мною светильники имели успех. Людей все больше пробирает голод, а мы продолжаем по-прежнему сидеть на высоком месте и оставаться хозяевами положения.

Прежде всего расскажу об атаке на корму, которая случилась два дня тому назад, во время ночной вахты Маргарет. Но нет! Сначала расскажу о моем новом изобретении. С помощью старого буфетчика, который как китаец должен был немало знать о фейерверке, я приготовил с полдюжины бомб, причем использовал материал наших превосходных ракет и римских свеч. Я не думаю, чтобы мои бомбы отличались слишком смертоносной силой, и определенно знал, что импровизированные трубки от этих бомб будут действовать еще медленнее, чем мы в настоящее время продвигаемся вперед, но тем не менее – как вы в этом убедитесь ниже, – мое изобретение достигло своей цели.

А теперь – о попытке атаковать корму. Это было во время вахты Маргарет, между полуночью и четырьмя часами утра, – именно тогда была произведена атака. Я спал на палубе, возле командной рубки, недалеко от Маргарет, когда услышал, как она выстрелила раз и продолжала стрелять.

Сначала я бросился к веревкам – приводам моих светильников. Зажигающие и ударяющие части моего механизма действовали превосходно. Я потянул две веревки, и два прибора взорвались с большим шумом и вспыхнули ярким светом. И в тот же момент автоматически опустились вниз штаги заднего трайселя. Освещение сработало мгновенно и не оставляло желать ничего лучшего. Генри, два парусника и буфетчик проснулись от крепкого сна – в этом я уверен! – и немедленно прибежали на корму. Все преимущества были на нашей стороне, потому что мы находились в темноте, в то время как наши враги были буквально залиты светом.