Иван Головня - Заклятие Лусии де Реаль (сборник)

– Но ты оказалась черствой «женщиной», – копируя голос и тон Рекса, отзывается Эдвин, – и не смогла оценить свалившееся на тебя счастье.

– Не ерничай! – недовольно морщит нос расстроенная Мона. – Ничего смешного. От подобных бодрячков всегда следует ожидать каких-нибудь неприятностей. На собственном опыте знаю.

– Не обращай ты на него внимания! – успокаивает девушку Эдвин. – Не всегда же нам плыть с ними вместе, полдня как-нибудь потерпим…

Над головами, едва не касаясь волос красными лапками, носятся неугомонные чайки. Мона переключает свое внимание на птиц и вскоре успокаивается.

После полудня по палубе «Удачи» начинают бегать, отдавая швартовы, матросы. В чреве шхуны, несколько раз осторожно чихнув, просыпается двигатель. Мелко задрожав, судно не спеша отходит от причала и направляется к выходу из бухты.

На ее середине шхуна проходит под нависшей над ней гигантской белой тушей стоящего на якоре теплохода, от которого пахнуло нагретым железом и масляной краской. Множество солнечных бликов беспорядочно мельтешат по уходящему к небу борту.

Задрав голову и прикрыв глаза от солнца ладонью, Мона зачарованно смотрит вверх. Ее поражает непривычный ракурс, легкое головокружение усиливает впечатление несоизмеримости теплохода и шхуны.

– Издали посмотришь – вроде бы не такое уж и большое судно, – не оборачиваясь, говорит девушка Эдвину, – а снизу вблизи вон какой махиной кажется…

В это время высоко вверху появляется, склонившись над фальшбортом, загорелый молодой человек с симпатичными черными усиками, одетый во все белое. Увидев глядящую на него из-под руки девушку, молодой человек выкрикивает:

– Куда, красавица, путь держим?

– За горизонт! Новые земли открывать! – отвечает Мона.

– А что, разве есть еще неоткрытые земли?

– Раз мы плывем открывать, значит, есть!

– И в самом деле… – спохватывается молодой человек в белом. – Как я сам до этого не додумался? В таком случае мой привет аборигенам! И если подвернется подходящий безымянный островок, назовите его моим именем. Меня зовут Джоном Греем. Слышите? Джон Грей!

– Уж не тот ли вы Джон Грей-повеса, что «силою Геркулеса и стройный, как Дон Жуан»?

– А разве не видно? Он самый! – отвечает молодой человек, и неожиданно над бухтой взвивается его звонкий голос:

– Но сегодня я небогат. И потому я здесь, – молодой человек хлопает ладонями по планширу. – Но недалек тот час, когда вы услышите обо мне новые песни. Счастливого пути!

Последние слова молодого человека долетают уже издали – за это время шхуна успела обогнуть теплоход и теперь направляется к выходу из бухты.

– Неужели это действительно он, Джон Грей? Жаль, что я не успела спросить его о крошке Рите, – находясь под впечатлением этой мимолетной встречи, задумчиво произносит Мона. – Одно время песня о Джоне Грее была самой любимой моей песней:

– О! Так мы еще и поем? – слышится сзади приторно-сладкий голос Вилли Рекса.

– И поем, и пляшем! – с вызовом отвечает Мона. – Вам что больше нравится?

– Нам? – расплывается в слащавой улыбке Рекс. – Нам нравится и то, и другое. Мы ценим искусство. Но лучше пойте дальше.

– Как-нибудь в другой раз, – сухо роняет девушка.

– Ну что ж, в другой так в другой. Нам спешить некуда, – кокетливо поведя глазами, соглашается Рекс и, по-женски виляя задом, удаляется.

Когда шхуна, миновав узкий, как горлышко бутылки, проход, оказывается в открытом море, на ней поднимают паруса и глушат двигатель. И сразу наступает непривычная тишина. Шхуна по-прежнему стремительно несется, подгоняемая попутным ветром, вперед, но теперь слышны только плеск зыби о форштевень да легкое, будто отдаленное гудение ветра в парусах. Такое впечатление, что судно вдруг очутилось в каком-то ином, необычном мире, где нет железа и моторов, где нет шума, лязга, гудения, где совсем другие законы движения, где даже жизнь иная – неторопливая, спокойная, созерцательная.

– Как здорово! – по-детски восторженно восклицает Мона, запрокинув голову и подставив лицо ветру. – Плыть бы вот так целую вечность! Ни о чем не думая, ни о чем не заботясь. А, Эдвин?

– Мона, ты – фантазерка! – снисходительно усмехается парень. – А вообще ты права: что может быть лучше плавания под парусами? Только на паруснике можно ощутить всю прелесть путешествия по морю.

Упругий ветер тихо насвистывает свою нескончаемую заунывную песню в снастях, он осторожно шевелит волосы на головах Моны и Эдвина, приятно освежает их лица и шеи. Стоящее в зените солнце, хоть и жарит вовсю, но из-за близости воды не кажется таким горячим, как на суше. В полуденной дымке медленно тает позади Морион, все меньшим становится маяк, белеющий неподалеку от входа в бухту на рыжем холме.

Справа по борту вырастает из воды небольшой остров Пуло – излюбленное место отдыха морионцев. Остров знаменит своим гигантским тысячелетним платаном, под кроной которого могут укрыться от солнца или дождя несколько тысяч человек. Издали платан похож на огромный зеленый холм, насыпанный по чьей-то прихоти посреди острова.

Миновав остров, шхуна берет курс на запад. Оставшийся за кормой Пуло погружается назад в море. Теперь с трех сторон шхуны безбрежное, покрытое мелкой рябью море и только слева в мерцающей голубой дымке виднеется отдаленный берег полуострова. Эдвин и Мона переходят к левому борту.

Компания Рекса, которую, похоже, не интересует ничто, усевшись кто на чем горазд в тени фока, режется в карты. Оттуда то и дело доносятся крепкие словечки или соленые шутки вперемешку со взрывами ненатурального хохота.

Матросы – на шхуне их помимо шкипера пятеро, – повернув и укрепив паруса, собираются на корме вокруг рябого парня с гитарой. Взяв певучий аккорд, парень наклоняет голову и какое-то время прислушивается к затихающим звукам. Затем, лихо встряхнув бронзовой шевелюрой, с размаху бьет по струнам гитары, отозвавшейся бравурным аккордом, и неожиданно высоким сильным голосом запевает:

Остальные матросы, покачиваясь в такт ритма песни, дружно подхватывают припев:

Матросы еще тянут последнюю ноту припева, а солист уже начинает новый куплет. Поет он раскованно, задорно, бесшабашно, будто и в самом деле бросает вызов океану: