Патрик О'Брайан - Остров отчаяния

Миссис Уоган отвернулась, чтобы как можно незаметнее вытереть нос, взяла синюю кашемировую шаль, скинула туфли с красными каблучками, и, выразив Стивену тысячу благодарностей за его доброту, объявила, что готова.

Он повел ее, трап за трапом, к грот-люку. В одном месте они оба повалились на мягкую кипу лиселей, и, наконец, достигли квартердека. День был яснее ясного, ровный ветер посвистывал в сетках гамаков, соленый и живительный. Баббингтон и Тернбулл, вахтенный офицер, беседовали на шканцах правого борта, три мичмана ловили в свои секстаны старую кривобокую луну, измеряя угловое расстояние между ней и солнцем, висевшим теперь на западе над пустынным морем. Разговор немедленно прекратился, секстаны опустились, Баббингтон вытянулся во все свои пять футов и шесть дюймов, и принялся запихивать в карман старую глиняную трубочку, «Леопард» вильнул на полрумба, чуть не заполоскав носовые паруса, Тернбулл заорал:

— На ветер и так держать, куда уставились? Квартирмейстер, не расхаживайте там, следить за штурвалом!

По качающейся палубе Стивен провел миссис Уоган к ограждению мачты, и, указывая на шкафут, сообщил:

— Это шкафут. И здесь вы будете гулять в плохую погоду.

Кто-то из работавших у миделя тихо присвистнул, и Тернбулл отозвался:

— Кларк, быстро имя этого свистуна! Так, сэр, попрыгайте-ка на нос и обратно, семь раз. Кларк, придай ему разгон.

— А это — квартердек, продолжил Стивен, разворачиваясь. — Верхний уровень, — он указал на полуют, — называется «полуют». Там вы можете гулять сегодня, и в хорошую погоду. Я вас буду сопровождать по всем этим лестницам. Любимец кают-компании козел и ньюфаундленд Баббингтона оставили насиженные места возле штурвала, и двинулись навстречу.

— Не бойтесь, мадам, — закричал Баббингтон, кидаясь к ним с улыбкой, которая была бы неотразимой, не потеряй он столько зубов в годы бурной юности, — он ласковый, как ягненок!

Миссис Уоган ответила лишь вежливым кивком. Пес понюхал протянутую руку, и пошел за женщиной, виляя хвостом. Полуют был пуст, и миссис Уоган шагала по нему туда-сюда, спотыкаясь при тяжелых скачках «Леопарда». Стивен, понаблюдав за парящим буревестником, пока тот не скрылся за кормой, облокотился на поручни и смотрел за пациенткой. Босая, с шалью на голове, из под которой выбивались темные волосы, со слезами на глазах, она напомнила ему молодых ирландок его юности. Много печальных женщин появилось в Ирландии после восстания девяносто восьмого года. Эта печаль его удивила: ведь хотя впереди у нее пятнадцать тысяч миль по морю и незавидная участь в конце, он предполагал, что дух ее несколько воспрянет при виде солнца.

— Позвольте предостеречь вас от малейших потачек меланхолии, — начал доктор. — Открывая дорогу меланхолии, вы неизбежно сползаете к болезни.

Она попыталась улыбнуться, и ответила:

— Возможно, это всего лишь эффект от неаполитанских бисквитов, сэр. Я, должно быть, съела уже тысячу штук.

— Одни только неаполитанские бисквиты? Вас что, совсем не кормят?

— О да, но, надеюсь, я скоро привыкну. Пожалуйста, не подумайте, что я жалуюсь…

— Когда последний раз вы ели нормальную еду?

— Ну, довольно давно. На Чарльз-стрит, думаю.

Не поведя и бровью на слова «Чарльз-стрит», Стивен резюмировал:

— Диета из одних неаполитанских бисквитов — так вот откуда эта желтизна. — Он вынул из кармана сухую каталонскую колбаску, очистил ланцетом, и спросил: — Вы ведь голодны?

— О боже, да. Возможно, это все морской воздух.

Стивен начал давать ей кусочки колбасы, советуя жевать получше, и заметил, что Луиза вот-вот снова расплачется. Она тихонько отдавала некоторые кусочки собаке, а те, что отправляла в рот — проглатывала с трудом. Над трапом по левому борту появилась голова Баббингтона: он, покачиваясь, якобы высматривал своего пса. «Найдя» его, он влез на полуют и обратился к любимцу:

— Ну, Поллукс, пошли, не надоедай. Он не пристает к вам, мадам?

Но миссис Уоган, глядя вниз и в сторону, лишь тихо ответила:

— Нет, сэр.

Баббингтон, под холодным огнем взглядов Стивена, вынужден был отступить с занятой позиции. Тернбулл, последовавший за ним, оказался в лучшем положении: он привел боцманмата и квартирмейстера «для работ с кормовым флагштоком». Но, не успев отдать еще первый приказ, он вдруг заревел:

— Вы, сэр! Какого черта вы тут делаете? — на молодого человека, что бегом поднимался на полуют, лучась довольством. Выражение лица молодого человека моментально изменилось, он остановился.

— Прочь! — завопил Тернбулл, — Аткинс, поддай ему!

Боцманмат бросился вперед, подняв ротанговую палку, он успел нанести один или два удара и молодого человека как ветром сдуло.

Такая суровость была не в новинку Стивену, но он повернулся взглянуть, как на это среагировала миссис Уоган. К его изумлению, она порозовела, всякая желтизна ушла с лица, повернутого к горизонту за кормой, и, когда он вновь заговорил с ней, он почувствовал столь же удивительное изменение настроения: яркие глаза, очевидный подъем духа, внезапную разговорчивость. Женщина безуспешно пыталась скрыть взрыв положительных эмоций, овладевших ею. Не скажет ли доктор Мэтьюрин, как называется вот эта веревка, а мачта вон там, а вон те паруса? О, как много он знает, ну да, он же моряк. А можно у него попросить еще кусочек, малюсенький, той чудесной колбасы? Временами она пыталась сдержаться, но слова все текли и текли из нее, складываясь в не всегда связные предложения.

— Лучше нам уже сойти вниз, — заметил доктор, и, хотя в этих словах не было ровным счетом ничего забавного, миссис Уоган рассмеялась в ответ, захлебнулась смехом, снова и снова, так заразительно, что он почувствовал, как губы его сами собой растягиваются в улыбку.

«Нет-нет, — сказал он сам себе, — это не истерия, это не визгливо-напряженный истерический смех».

Встретившись с ним взглядом, женщина собралась, посерьезнела, и спросила:

— Не сочтите за нескромность, сэр, но правильно ли было класть колбасу в карман — такую жирную, и в такой хороший мундир?

Стивен глянул вниз: так и есть, идиот денщик отложил для сегодняшнего обеда его лучший мундир с золотыми галунами, а теперь на боку была широкая жирная полоса.

— Не заметил, — Стивен попытался отряхнуть жир рукой, — это был мой лучший мундир.

— Может, завернуть ее в носовой платок? У вас есть платок? Вот, держите и расправьте его.

Она вынула из-за корсажа носовой платок, плотно обернула им колбасу, завязала кончики, и с умоляющей интонацией произнесла:

— Не лучше ли, сэр, если я понесу ее? Было бы просто безобразием засалить мундир еще сильнее, но, уверена, мелом можно исправить дело.

Мелом? — переспросил Стивен, с сожалением рассматривая мундир. И тут же встрепенулся: