Жюль Верн - Капитан Немо

Рассказав обо всем этом, Паганель прибавил, что в Тандиле несомненно можно будет получить интересующи их сведения от местных жителей; к тому же в форте всегда стоит отряд национальных войск. Гленарван распорядился поставить лошадей на конюшне довольно приличной на вид фонды, [83]а затем сам он, Паганель майор и Роберт в сопровождении Талькава направились в форт Независимый.

Поднявшись немного в гору, они очутились у входа в крепость. Ее довольно-таки небрежно охранял часовой-аргентинец. Он пропустил наших путешественников беспрепятственно, что говорило либо о чрезвычайной беспечности, либо о полнейшей безопасности.

На площади крепости происходило ученье солдат. Самому старшему из них было не больше двадцати лет, а самый младший не дорос и до семи. По правде сказать, это были не солдаты, а дюжина детей и подростков, довольно точно проделывавших воинские упражнения. Форменная одежда их состояла из полосатой сорочки, стянутой кожаным поясом. О панталонах, длинных или коротких, и помину не было. Впрочем, при такой теплой погоде можно было свободно позволить себе так легко одеваться. Паганель сразу составил себе хорошее мнение о правительстве, не растрачивающем государственные деньги на галуны и прочую мишуру. У каждого из этих мальчуганов имелись ружье и сабля, но для младших ружье было слишком тяжело, а сабля длинна. Все они были смуглые и походили друг на друга, равно как и обучавший их капрал. По-видимому – так впоследствии и оказалось, – это были двенадцать братьев, которых обучал военному делу тринадцатый.

Паганель не был удивлен. Будучи посвящен в местную статистику, он знал, что здесь среднее количество детей в семье больше девяти, но чрезвычайно изумило его то обстоятельство, что юные воины обучались ружейным приемам, принятым во французской армии, и что капрал отдавал порой команду на родном языке географа.

– Вот это оригинально! – промолвил он.

Но Гленарван явился в форт Независимый не для того чтобы смотреть, как какие-то мальчуганы упражняются в военном искусстве; еще менее интересовали его их национальность и происхождение. Поэтому он не дал Паганелю долго удивляться, а попросил его вызвать коменданта. Паганель передал эту просьбу капралу, и один из аргентинских солдат направился к домику, служившему казармой.

Спустя несколько минут появился и сам комендант. Это был человек лет пятидесяти, крепкий, с военной выправкой. У него были жесткие усы, выдающиеся скулы, волосы с проседью, повелительный взгляд. Таков был комендант, поскольку можно было судить о нем сквозь густые клубы дыма, вырывавшиеся из его короткой трубки. Походка его и своеобразная манера держаться напомнили Паганелю старых унтер-офицеров его родины.

Талькав, подойдя к коменданту, представил ему Гленарвана и его спутников. Пока Талькав говорил, комендант рассматривал Паганеля с настойчивостью, способной смутить любого посетителя. Ученый, не понимая, в чем дело, собирался уже попросить у него объяснений, но тот, бесцеремонно взяв географа за руку, радостным голосом спросил на его родном языке:

– Француз?

– Да, француз, – ответил Паганель.

– Ах, хорошо! Добро пожаловать! Милости просим! Сам француз! – выпалил комендант, с угрожающей энергией тряся руку ученого.

– Это один из ваших друзей? – спросил географа майор.

– Ясно! – ответил тот не без гордости. – Таких друзей находишь во всех пяти частях света.

Не без труда освободив свою руку из живых тисков, чуть не раздавивших ее, он вступил в разговор с богатырем-комендантом. Гленарван охотно бы вставил слово по поводу интересующего его дела, но вояка начал рассказывать свою историю и отнюдь не был склонен останавливаться на полпути. Видно было, что этот бравый малый так давно покинул Францию, что стал уже забывать свой родной язык – если не самые слова, то построение фраз. Он говорил примерно так, как говорят негры во французских колониях.

Комендант форта Независимый действительно оказался сержантом французской армии, бывшим товарищем Паршаппа. С самого основания форта, с 1828 года, он не покидал его, а в настоящее время состоял комендантом форта, причем занимал этот пост с согласия аргентинского правительства. Это был баск пятидесяти лет, по имени Мануэль Ифарагер, – как видим, почти испанец. Спустя год после прибытия в Тандиль сержант Мануэль натурализовался, поступил на службу в аргентинскую армию и женился на достойнейшей индианке. Скоро жена подарила ему двух близнецов – разумеется, мальчиков, ибо достойная спутница жизни сержанта никогда не позволила бы себе подарить ему дочерей. Для Мануэля не существовало на свете другой деятельности, кроме военной, и он надеялся со временем преподнести республике целую роту юных солдат.

– Вы видели? – воскликнул он. – Молодцы! Хорошие солдаты! Хозе! Хуан! Микель! Пепе!.. Пепе семь лет, а он уже откусывает патрон!

Пепе, услыхав, что его хвалят, сдвинул свои крошечные ножки и очень ловко отдал честь ружьем.

– Пойдет далеко, – прибавил комендант. – Когда-нибудь будет полковником или старшим бригадиром!

Рассказ Мануэля Ифарагера, к великому удивлению Талькава, длился добрых четверть часа. Индейцу было непонятно, как может столько слов выходить из одного горла. Никто не прерывал коменданта. Но так как даже и французский сержант должен когда-нибудь замолчать, замолчал наконец и Мануэль, заставив предварительно гостей зайти к нему в дом. Те безропотно покорились необходимости быть представленными госпоже Ифарагер, а познакомившись с ней, нашли ее «милой особой».

Когда все желания сержанта были выполнены, он спросил гостей, что доставило ему честь видеть их у себя.

Наступил самый благоприятный момент для расспросов. Эту задачу взял на себя Паганель. Начал он с того, что рассказал коменданту на французском языке обо всем их путешествии по пампасам, а кончил тем, что спросил, по какой причине индейцы покинули этот край.

– Э, никого! – воскликнул сержант, пожимая плечами. – Верно!.. Никого… Мы все сложа руки… делать нечего…

– Но почему?

– Война.

– Война?

– Да, гражданская война…

– Гражданская война? – переспросил Паганель.

– Да, война между Парагваем и Буэнос-Айресом, – ответил сержант.

– Ну и что же?

– Ну, индейцы все на севере… по пятам генерала Флорес…

– Где же кацики?

– Кацики с ними.

– Как, и Катриель?

– Нет Катриеля.

– А Кальфукура?

– Нет Кальфукура.

– А Янчетруца?

– Нет Янчетруца.

Этот разговор был передан Талькаву, и тот утвердительно кивнул головой. Патагонец, видимо, не знал или забыл о гражданской войне, которая в это время уничтожала население аргентинских провинций Парагвай и Буэнос-Айрес и должна была в будущем повлечь вмешательство Бразилии. Таким образом, сержант не ошибался, объясняя обезлюдение пампасов междоусобной войной, свирепствовавшей в северных провинциях Аргентины.