Макс Пембертон - Железный пират

Не могу вам сказать, как меня взволновало это открытие. Какими судьбами историческая шкатулка, которая, по мнению всех, лежала на дне океана так же, как и опаловое ожерелье леди Хардон, находилась в руках этого человека? Ведь оба парохода пошли ко дну, так что ни одна живая душа не спаслась!

Капитан Блэк оставался в Лондоне целых три месяца, и за все это время я ни на час не терял его из виду. Кроме того, просматривая тщательно все отчеты о судах и пароходах, я заметил, что за все эти три месяца не произошло ни одного непонятного, необъяснимого и беспричинного крушения или гибели судов.

Все это вместе взятое до того разжигало мое любопытство, что я оставил свою службу и всецело посвятил себя преследованию этого человека, этой воплощенной тайны. Я последовал за ним из Лондона в Париж, затем в Петербург, потом снова через всю Францию в Марсель, где он сел вместе с тремя из тех негодяев, которых я знавал в Специи, на свою яхту «La France», а месяц спустя эта яхта, но уже без него, была в гавани Коус и одновременно с этим большой пароход, шедший из Капштадта в Кадикс с очень ценным грузом, как это всем было известно, вдруг пропал без вести, как и те три парохода, о которых я говорил раньше. И вот тогда у меня появилась уверенность, что я один из всех людей на свете знаю тайну этого человека и его экипажа, знаю его страшную, ужасную тайну, от которой волосы становились дыбом.

Но хотя сам я был вполне убежден в этом, все же доказать связь между этим человеком и его золотым судном с его разбойничьим экипажем еще не имел возможности.

В течение нескольких месяцев все мои старания оставались безуспешными. Наконец в прошлом году я получил в Ливерпуле известие, что этот человек находится в городе. Я тотчас же явился к нему со своим товаром и на этот раз застал его не одного, а в компании всех этих разбойников, этого разбойничьего экипажа, которых видели и вы в Париже, и был свидетелем такой же дикой оргии. С неделю я следил за ним неотступно, но по прошествии этого времени потерял его из виду и, когда он снова появился на горизонте цивилизованного мира, это было уже в Париже, всего два дня тому назад, когда я просил вас сопровождать меня в его берлогу. Вы знаете, что я отправился с ним в Ливерпуль в надежде, что, проплавав двое суток в его обществе, мне удастся доказать, что он пользуется своей яхтой лишь как прикрытием и что, отплыв на несколько миль от берега на этой яхте, он пересаживается на свое безымянное судно. Я мог бы представить все эти данные любому правительству и предоставить ему действовать по своему усмотрению. Тогда цель моей жизни была бы достигнута!

Но, видно, это не суждено мне.

Эта задача ляжет теперь на других, главным образом на вас, Марк Стронг.

Вы молоды, имеете достаточные материальные средства и можете с успехом продолжить это дело. Вы не боитесь и черного таинственного мрака загробной жизни, который так пугает меня. Все сведения, какие получал я, будете получать и вы; имена моих друзей, помогавших мне в этом в вышеупомянутых городах, я записал для вас и, в память обо мне, они будут служить вам всем, чем смогут, как делали это для меня.

Но помните только одно: на море вам никогда не удастся осилить этого человека. Что же касается денежного вознаграждения, вполне заслуженного тем, кто избавит мир от этой страшной язвы, то обратитесь прямо в Лондонское Адмиралтейство и к торговым судоходным компаниям, потребуйте от них ту сумму, какую вы пожелаете, — и они выплатят ее вам.

Для начала советую вам отправиться к берегам Гудзона и там разузнать кое-какие подробности об этом человеке. Так предполагал сделать и я, но теперь пусть бессмертный дух мой содействует вашему успеху, а память обо мне укрепит в вас желание довести это дело до конца!

Писано на яхте «Сельзис», стоящей на якоре в Коусе, в августе текущего года, для Марка Стронга».

Когда я дочитал, глаза мои слезились от переутомления и лампа догорала, на дворе уже светало. Меня била лихорадка; в каюте я задыхался от смрада чадившей лампы и вышел наверх. Я увидел, что мы стоим на якоре в Соленте, и что на яхте все спят кроме Дэна, расхаживавшего взад и вперед по палубе.

— Вы не ложились, сэр?! — воскликнул старик. — Да на вас лица нет! Вам надо отдохнуть!

— Спасибо за добрый совет, Дэн, я посплю здесь часок, если ты принесешь мне сюда мое одеяло и подушку.

Минуту спустя я расположился в спокойном кресле-качалке, а старый матрос укрыл меня с чисто женской заботливостью; я заснул и видел во сне Холля, капитана Блэка, Четырехглазого и страшный костер на море.

Когда я проснулся, доктор прописывал мне какой-то рецепт, а Мэри возилась со льдом. Они сказали, что я проспал более тридцати часов и что все они опасались, что у меня воспаление мозга.

Но сон спас меня, и когда Мэри настаивала, чтобы я лежал еще неделю в кровати по предписанию доктора, я посоветовал ей передать это предписание Родрику, который был способен пролежать хоть месяц, я же сегодня еду в Лондон.

— Как?! — воскликнули они в один голос.

— Да, и если Мэри оставит нас одних на минуту, я скажу тебе, зачем я еду.

Мэри умоляющим взглядом посмотрела на меня, надеясь смягчить, но так как я оставался непреклонным, то она молча удалилась.

Родрик принялся было упрекать меня в безумии и диких фантазиях, но я прочел ему рукопись покойного Мартина Холля и когда кончил, то глаза его горели странным огнем, и он произнес одно только слово:

— Отправляемся теперь же!

Мы успели на первый поезд, отправлявшийся в Лондон, и к обеду были уже дома, в роскошном особняке Родрика и Мэри «Hotel Columbia». Мэри была с нами. Никто из нас не говорил об ужасной смерти Мартина Холля, но его призрак преследовал меня повсюду.

После обеда я написал два письма, одно — в Адмиралтейство, другое — в правление американской пароходной компании «Черный якорь».

Я сообщил об этом Родрику, но тот только усмехнулся, заметив, что предоставляет мне делать, что угодно, в течение двух суток совершенно не вмешиваясь в это дело, а по прошествии этого времени он выскажет свое мнение.

На следующий день утром я отправился в Адмиралтейство и после довольно продолжительного ожидания имел наконец счастье лицезреть одного из чиновников этого ведомства; чиновник этот отличался безукоризненной вежливостью и важностью и не менее удивительным тупоумием. Выслушав меня, он сказал, что адмиралтейство слышало кое-что об этом военном судне, но что в настоящее время у них так много дел и все они так заняты, что совершенно не имеют времени заняться этим делом, и предложил мне прийти через месяц.

— Через месяц! — воскликнул я. — Да через месяц все правительства Европы будут обвинять вас в непростительном невежестве и небрежности, и тогда вы пошлете за мной, будете звать меня, но я без вас обойдусь! Прощайте!