Луи Буссенар - Под Южным Крестом

– Я просто скучаю.

– Ты полагаешь, я развлекаюсь?

– Увы, болезнь одного человека не может излечить заболевание другого! Я отлично понимаю, что тебе тоже несладко, хотя мы и катаемся здесь как сыр в масле.

– У меня есть идея. А ну-ка почитай мне вслух твой судовой журнал. Глядишь, и скоротаем время.

– Я не прошу большего, но боюсь, что тебя это не слишком заинтересует.

– Ну-ну! Что за глупости! Ты рассказчик хоть куда, порой я задаюсь вопросом, где ты научился так складно излагать мысли. Немногие сумеют так «бросать лаг», сидя на палубе во время ночной вахты у орудия, как ты. Если бы ты вдруг оказался на крейсере второго ряда и если бы постарался, то заткнул бы за пояс всех баковых весельчаков.

Лицо парижанина посветлело, он улыбнулся, собрал разбросанные листы бумаги, быстро сложил их по порядку, зажег очередную сигару, уселся на землю и приступил к чтению.

«Мой старый товарищ!

После моего последнего письма, написанного еще в Суматре, неудачи преследуют нас…».

– Разве можно так говорить, – прервал друга возмущенный Пьер ле Галль. – Сейчас у нас все хорошо как никогда.

– Если ты будешь перебивать меня с первых строк письма, я никогда не доберусь до конца. Речь идет не о нашем нынешнем положении, а о событиях двухмесячной давности.

– Что правда, то правда, – согласился сконфуженный Пьер. – Я трещу как попугай и говорю глупости. Достаточно. Я завяжу свой несносный язык двойным морским узлом, чтобы не болтал лишнего. Полный вперед!

Фрике продолжил чтение:

«…и если так будет продолжаться, нам грозят, мне и Пьеру, приключения не менее удивительные, чем те, во время которых я имел счастье познакомиться с Вами.

Судите сами.

Как Вы знаете, мы отбыли из Суматры в Макао искать для нашей колонии китайских кули: если так можно выразиться, негров с желтой кожей. Я припоминаю, что написал вам об этом в Париж непосредственно перед нашим отплытием. Дела шли отлично, как вдруг один американец, большой плут, перевозивший наших людей, неожиданно решил, что такая партия работников не помешает ему самому. Нисколько не смущаясь, этот негодяй посадил нас в оковы и, чтобы заручиться нашим согласием на продажу кули, стал морить нас голодом.

Я даже сейчас отчетливо вижу, как Вы яростно подкручиваете усы, затем изо всей силы ударяете кулаком по столу и грозно ворчите, глядя на свою большую саблю: “Гром и молния! Если бы я мог быть там!”

Ничего бы не изменилось, дружище.

Вас бы спеленали точно так же, как и нас, нанеся непоправимый урон Вашему авторитету и Вашему несомненному величию. Но все это пустяки. Я спешу перейти к следующей части своего рассказа и поведать Вам о кораблекрушении, результаты которого могли бы оказаться для нас весьма плачевными, особенно если учесть, что мы были заперты на нижней палубе, а судно дало течь. Но как бы то ни было, в конечном итоге мы оказались на острове, населенном каннибалами, и наши триста китайцев были съедены. Я думаю, Вы не сомневаетесь в том, что мы сделали все возможное, чтобы их спасти. Как Вы уже могли заметить, в моей жизни постоянно присутствует угроза быть нанизанным на вертел, но до настоящего времени мне везло и я избегал подобной участи. Итак, нам удалось покинуть это проклятое место, позаимствовав пирогу у дикарей. Затем мы преодолели сотню лье в этой ореховой скорлупе и высадились в Новой Гвинее, на большом острове, о котором Вы, несомненно, знаете и жители которого так же любят человеческое мясо, как и Ваши бывшие недруги, канаки из Новой Каледонии.

Ничего не изменилось. И мужчины, и женщины – все людоеды. Но как бы там ни было, мы вернулись из этой вынужденной экспедиции после того, как некоторое время прожили в домах, торчащих на сваях прямо в центре озера. Мы спали под гирляндами из человеческих черепов, которые, стукаясь друг о друга, издавали неприятный клацающий звук – подобный звук издают сталкивающиеся пустые калебасы. Что поделаешь, таковы обычаи этой страны. После того как мы приготовили хлеб из саго, спасли двух черномазых дикарей, которых собирались съесть аборигены, поохотились на райских птиц, выдержали осаду среди девственного леса, мы решили, что пора выбираться из этого гостеприимного местечка. Это мы и сделали после череды происшествий, которые, на мой взгляд, просто не достойны Вашего внимания, чтобы их описывать. Я спешу перейти к ошеломляющим событиям, завершившим цепочку наших злоключений, с которыми Вы напрямую связаны, хотя Вы по-прежнему, во всяком случае, мне хотелось бы в это верить, находитесь в Вашем доме на улице Лафайетт.

Меж тем, как сказал бы Пьер ле Галль, мы распрощались с нашим новым другом Узинаком, достойным папуасом, который успел к нам привязаться, и взяли курс на Торресов пролив.

Плыли мы на туземной пироге. Продовольствия должно было хватить с избытком на всех троих. Надо же! Я забыл сказать Вам, что в пути мы укомплектовали личный состав маленьким китайцем, которого чуть не зарезали людоеды. Это храбрый и добрый человечек, и я полагаю, что Мажесте окажет ему по-настоящему ласковый прием. Но я продолжу. Плавание обещало быть превосходным. Четыре дня пролетели безо всяких происшествий, и все благодаря тем предосторожностям, что предпринимал командир лодки, наш друг Пьер, делая остановку каждый вечер. Прошла уже половина пятого дня, когда внезапно появились первые предвестники шторма. Мы находились в открытом море. Никакой возможности пристать к берегу; нам оставалось только бежать, тем более что бриз гнал нас прочь от земли. Пьер убрал мачту, после чего мы втроем прикрепили парус, сотканный из волокон саговой пальмы, к краям пироги, так что у нас получилось надежное укрытие, такое же непроницаемое, как на каяках эскимосов. В этой “крыше” мы проделали три отверстия, в которые отлично пролезали наши тела до пояса, и стали ждать ураган.

Черт побери! Ждать нам пришлось недолго. Сильный бриз, дующий последние полчаса, превратился в штормовой ветер. Небо стало черным как смола. Наша ореховая скорлупка, подхваченная вихрем, понеслась вперед, как заправский скорый поезд. В дело вступил гром, со всех сторон засверкали молнии, короче, мы оглохли и ослепли, как будто бы нас засунули в жерло стотонной пушки. Пирога вела себя самым примерным образом, и все благодаря легкости. Она держалась на поверхности моря, словно пробка, а поскольку мы закрыли ее непромокаемым, как брезент, парусом, в нее не попало ни капли воды.

Никто не знал, куда нас несет ураган. И по вполне понятным обстоятельствам мы не могли перекинуться даже словом. Если мы не слишком боялись ярости ветра и волн, то этого нельзя сказать о вероятности встречи с рифами. Просто чудо какое-то, что мы не превратились в кашу. Короче, буря длилась двое суток. В течение двух нескончаемых дней и двух смертельно опасных ночей дождь, ветер, гроза, град не стихали ни на секунду. Хорошо, что нам удавалось подкрепиться кусочком саго, которое мы с немыслимым трудом доставали из-под ткани. Мы держали саговый хлеб под дождем, пока он не превращался в мягкую массу, чтобы хоть как-нибудь обмануть снедающую нас жажду. Между тем пирога поднималась, опускалась, вертелась, опрокидывалась, словно неисправные русские качели, и я уверяю Вас, что Ваш бедный желудок, столь подверженный морской болезни, выворачивался бы наизнанку, как перчатка, не менее пятидесяти раз за час.