Рафаэль Сабатини - Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник)

Глаза Марк-Антуана вспыхнули. Но хотя многое всколыхнулось в его душе, он ограничился замечанием:

– Так вы все-таки раскусили его! – Он не стал выяснять детали. В данный момент этого чудесного факта ему было более чем достаточно. – Тогда, возможно, моя поездка в Венецию все-таки была не напрасной, – произнес он с трепетом и, не дав графу ответить, продолжил, так что его следующее замечание можно было понять как объяснение предыдущей фразы (хотя на самом деле это было не так): – Не исключено, что вашего сына удастся спасти и я возьму его с собой на британский корабль.

Граф посмотрел на него с удивленным возмущением:

– Доменико? Что вы болтаете? Вы лишились рассудка?

– Может быть. Но вам не кажется, что в этом мире часто побеждает именно безрассудство? – Он протянул графу руку на прощание. – Если у меня все получится, мы увидимся с вами очень скоро.

– Получится? Что получится? Что вы собираетесь делать?

Марк-Антуан улыбнулся, глядя графу в глаза:

– Не спешите отчаиваться, синьор. Подождите до завтра. Если к тому времени от меня не будет вестей, можете скорбеть и обо мне вместе с Доменико. На этом пока все. Нет смысла говорить сейчас о том, что может и не получиться. Я постараюсь что-нибудь предпринять. – С этими словами он вышел.

Полчаса спустя хозяин «Гостиницы мечей» Баттиста, разинув рот, смотрел на небритого посетителя в растрепанной одежде, спрашивавшего Филибера.

– Пресвятая Мадонна! – воскликнул толстяк. – Да ведь это наш англичанин, восставший из мертвых!

– Не из мертвых, Баттиста. А где же все-таки этот мошенник и где мои вещи?

Ему тут же представили и то и другое. Филибер все это время работал в гостинице. При виде хозяина он едва не упал на колени, благодаря Бога за его спасение. Но Марк-Антуан торопился и, остановив восторженные излияния Филибера, пошел вместе с ним в свои прежние комнаты, которые оставались незанятыми.

Через час Марк-Антуан вышел из своих комнат преображенным. Он был побрит, аккуратно подстрижен и причесан; костюм его был максимально приближен к якобинской униформе: лосины и ботфорты, длинный коричневый редингот с серебряными пуговицами, пышный белый шейный платок без какой-либо отделки и конусообразная шляпа, к которой он для контраста прицепил желто-голубой бант, символ Венеции. В каждый из вместительных карманов редингота он положил по пистолету, а под мышку сунул дубинку.

Гондола, обвеваемая мягким благовонным майским ветерком, несла его сквозь ночь. По темной, маслянисто мерцающей воде, на которой качались отражения освещенных окон, он доплыл до церкви Мадонна делл’Орто, откуда узким переулком, где чуть не простился с жизнью два месяца назад, прошел на Корте-дель-Кавалло, к французскому посольству.

Привратник палаццо Веккио был ошеломлен, увидев Марк-Антуана, но в свою очередь ошеломил его, сообщив, что гражданина Лаллемана в посольстве больше нет и что делами теперь заправляет гражданин Вийетар. Это известие не обрадовало Марк-Антуана. Он боялся, что уговорить ставленника Бонапарта будет совсем не так легко, как Лаллемана.

Поэтому он постарался воспроизвести манеры непримиримого якобинца, не церемонящегося ни в каких учреждениях, и протопал, не снимая шляпы, прямо в кабинет, который прежде занимал Лаллеман, где был встречен изумленными взглядами исполняющего обязанности посла и работавшего вместе с ним секретаря Жакоба.

Вийетар вскочил на ноги:

– Лебель! Где, черт побери, вас носило все это время?

Трудно было найти вопрос, который придал бы Марк-Антуану больше уверенности. Ему стало ясно, что одна из опасностей, с которыми он ожидал столкнуться в этом волчьем логове, ему не угрожает.

Он холодно смерил Вийетара взглядом, намекая, что этот вопрос неуместен:

– Там, где я был нужен.

– Где были нужны? А вам не кажется, что вы были нужны здесь? – Вийетар раскрыл курьерскую сумку и вытащил ворох бумаг. – Все это письма из Директории, которые ожидают, когда вы ими займетесь. Лаллеман сказал мне, что вы не заходили с того самого дня, когда меня вызвали в Клагенфурт. Он уже боялся, что вас убили. – Исполняющий обязанности в раздражении швырнул письма на стол перед Марк-Антуаном. – Может, вы объяснитесь?

Марк-Антуан неторопливо перебирал письма. Всего их было пять, все были запечатаны сургучом и адресованы гражданину полномочному представителю Камиллу Лебелю. Он вздернул брови и вперил в Вийетара холодный взгляд:

– С какой стати я должен перед вами отчитываться, Вийетар? Вы знаете, с кем говорите?

– И – господи боже мой! – что за бант вы прицепили на шляпу?

– Если по долгу службы мне надо продемонстрировать цвета Венеции или выступать под именем англичанина Мелвилла, то вам-то что за дело до этого? Вы слишком бесцеремонны.

– А вы корчите из себя черт знает что.

– Похоже, назначение исполняющим обязанности ударило вам в голову. Я спросил вас, знаете ли вы, с кем разговариваете. Я хотел бы получить ответ.

– Тысяча чертей! Я знаю, с кем разговариваю.

– Рад это слышать. Я уж думал, что придется доставать свои документы, чтобы напомнить вам, что я нахожусь в Венеции как полномочный представитель Директории Французской республики.

Попытка Вийетара побряцать оружием провалилась, он сник и перешел к увещеваниям:

– Да черт возьми, Лебель, ну с какой стати нам пикироваться по этому поводу?

– Вот и я думаю: с какой стати я должен напоминать вам, что нахожусь здесь не для того, чтобы выполнять приказы, а чтобы отдавать их.

– Отдавать их?

– Если возникнет необходимость. Кстати, потому я и пришел сегодня сюда. – Он оглянулся в поисках стула, пододвинул один из них к столу и сел, скрестив ноги. – Садитесь, Вийетар.

Вийетар машинально подчинился.

Марк-Антуан взял одно письмо из пачки, сломал печать, расправил бумагу и стал читать, время от времени бросая реплики:

– Баррас запаздывает с распоряжениями. Вот тут он велит мне сделать то, что уже сделано. – Он распечатал второе письмо и пробежал его глазами. – Всегда одно и то же. Они в Париже слишком осторожничают с поисками предлога для открытия военных действий. Я уже давно нашел подходящий предлог – этого так называемого графа Прованского. Точнее, предлог существовал и без меня, я просто обратил на него внимание Лаллемана. Но мы опять нежничаем, словно у нас не республика, а все тот же театр с монархами и аристократами. Мы слишком заботимся о мнении деспотов, которые еще правят в Европе. К чертям всех деспотов! Если меня вскроют после смерти, Вийетар, то найдут этот девиз выгравированным на моем сердце.

Он продолжал резонерствовать в том же духе, просматривая письма, пока не наткнулся в одном из них на фразу, заставившую его замолкнуть. Затем, презрительно фыркнув, он зачитал эту фразу вслух: