Пётр Губанов - Пробуждение

Инженер-механик Вурстер молчал. И трудно было понять, разделяет ли он мнение младшего механика или иные соображения заставляют его своим молчанием дать возможность прапорщику защитить себя.

Из дальнейшего хода дознания стало видно, что все объяснения по поводу случившейся аварии у Сурина и подвергнутых допросу нижних чинов в целом сходились. Прапорщик приводил убедительные доводы в защиту своих подчиненных и всячески старался убедить дознавателей, что матросы невиновны.

Яхонтов увидел совсем с иной, неизвестной ему стороны знакомого студента и гардемарина. И странной показалась сама мысль, что Сурин во всем заодно с теми, кто стоит в пятидесятиградусную жару на вахте возле работающих турбин, пьет из того же медного чайника теплую подкисленную воду и живет с ними одними заботами.

По издавна установившейся традиции в кают-компании крейсера никогда не говорили о службе. И потому, наверно, никто ни единым словом не обмолвился о случившейся аварии. Казалось, все было так, будто ничего на корабле не произошло.

За ужином офицеры пили вино, курили, вели непринужденную беседу. Яхонтов заметил, как покривились губы командира первой роты мичмана Эразмуса, когда его взгляд остановился на сидящем напротив прапорщике Сурине, как отчужденно смотрел на него старший лейтенант Корнев.

Не жалует офицерская кают-компания чужаков, в каком бы обличье они ни появились. Это почувствовал сразу Яхонтов. Как он ни старался, как ни хотел быть таким же, как Эразмус и Корнев, а ничего из этого не выходило.

И откуда только берется у них эта вежливая надменность и холодная любознательность? Какая барская безупречность во всем! Какая непринужденность! Как они понимают с полуслова друг друга! Будто на особом тесте замешены.

Как ни пытался Яхонтов, он не мог убедить себя в противном, что офицеры-сослуживцы относятся к прапорщикам по адмиралтейству с небрежной снисходительностью. Только терпят их присутствие рядом. Да, бывший студент не чета настоящим морским офицерам.

В японский порт Сасебо отряд особого назначения пришел на сутки позже намеченного срока. На внутреннем рейде сильно изрезанной бухты стали на якорь миноносцы «Капитан Юрасовский», «Лейтенант Сергеев», «Бесстрашный» и «Бесшумный». Крейсер «Печенга» подошел к причалу Мицубиси.

Юркие, быстроглазые японцы в длинных стеганых халатах приняли от русских матросов швартовые концы. С ловкостью акробатов они закрепили стальные тросы к свободным кнехтам и, кланяясь, заулыбались:

— Холес рюсски моряк!

— Холесо!

Бушприт и полубак на крейсере обледенели во время плавания и стали похожи на огромные оплывшие свечи.. Матросы ломами обкалывали лед. Работали, скинув бушлаты, охотно и весело.

К обеду корабль был в образцовом порядке. Осмотрев его сверху донизу, старший офицер приказал выдать по чарке водки всем нижним чинам и унтер-офицерам.

После обеда Остен-Сакен разрешил отпустить в увольнение две трети команды с крейсера. Вслед за матросами сошли на берег большинство офицеров.

Прапорщик Яхонтов остался на корабле. Он закрылся в пустовавшем кормовом салоне и стал делать зарисовки окрестностей японского города.

Массивы домов с причудливо изогнутыми черепичными крышами грандиозным амфитеатром возвышались над бухтой. Узкие припортовые улицы сбегали к самой воде. Сопки, поросшие низкорослыми дубками и пробковым деревом, тянулись по всему побережью. Над ними висело голубое, по-зимнему чистое небо.

С кормовой палубы крейсера продолжали сходить на причал уволенные в город нижние чины. Несмотря на то что целые роты и команды были наказаны лишением увольнения, с корабля ушло не меньше трехсот матросов. Маленькими группами отправлялись в город кондукторы.

Последним спустился по трапу отец Иннокентий. Священник был в партикулярном платье и с тросточкой. На голове — черный цилиндр, на ногах — до блеска начищенные хромовые сапоги.

С миноносцев переправляли уволенных на берег нижних чинов на шлюпках и командирских вельботах.

Яхонтов заметил, как поднимались на пирс подтянутые и вышколенные матросы в ладно сидящих бушлатах и лихо заломленных бескозырках. На какое-то время внимание прапорщика было оторвано от любимого занятия. Потом все смолкло вокруг, и он снова стал рисовать. Увлеченный, Яхонтов не замечал, как бежит время.

Продолжать делать зарисовки прапорщику не пришлось. Старший офицер приказал ему отправиться в город на усмирение разбушевавшихся нижних чинов. Весть о том, что команда «Печенги» затеяла драку с миноносниками, принес боцман. Он же проводил прапорщика Яхонтова с дежурной ротой к месту драки.

Грязная припортовая улица была малолюдна. Но Яхонтов заметил, как из окон и дверей выглядывали лица с узкими миндалевидными глазами.

Завернув за угол, прапорщик сразу увидел беснующуюся толпу матросов.

Двери и окна питейного заведения были выбиты. Дрались на улице и внутри помещения.

— За чечевичную похлебку буржуям продались! — доносились из толпы разъяренные крики атакующих.

— На войну торопитесь! — кричали моряки с крейсера.

Миноносники защищались, размахивая матросскими ремнями с тяжелыми медными пряжками.

Яхонтов увидел свежие синяки под глазами.

Вскоре к месту драки прискакал отряд конной японской жандармерии. С его помощью удалось разогнать дерущихся.

К Яхонтову подошел круглолицый пожилой японец в шелковом синем халате и черной шапочке с кисточкой. Это был хозяин таверны. Заискивающе улыбаясь, японец быстро заговорил:

— Хозяина я. Мало-мало пил мой сакэ рюсски матрос и стал ломать. Не холе-се. Платить деньги нада.

— Вам будут возмещены все понесенные вами убытки, — заверил прапорщик.

— Спасиба… спасиба, — пачал раскланиваться владелец таверны.

— Не за что меня благодарить, — отмахнулся от него Яхонтов.

Утихомиренных нижних чипов под конвоем дежурной роты повели на крейсер.

К вечеру карцер и лазарет на «Печенге» оказались переполненными. Зачинщиков драки Остен-Сакен приказал посадить на хлеб и воду.

На другой день старший лейтенант Корнев возвратился из города мрачный. Содержатель таверны предъявил ему иск на возмещение понесенных убытков на тысячу семьсот девяносто рублей золотом. Корнев, не заходя в каюту, направился к командиру отряда, чтобы сообщить ему результаты проведенного разбирательства.

В исковом требовании с японской пунктуальностью перечислялось все, что поломали, разбили и потоптали матросы из отряда особого назначения во время драки. Упоминались высаженные двери и окна, разбитые вазы и столовая посуда, пропавшие ножи и вилки. (Таверна издавна была пристанищем иностранных моряков, поэтому владелец содержал ее на европейский лад.)