Пётр Губанов - Пробуждение

— Большевики еще во Владивостоке, а генерала в Аяне от страха колотит, — усмехнулся в ответ Цветков.

— Если бы это так было, — невесело протянул Соловьев.

— Что же еще может быть?

— Красные могли и в Аян пожаловать.

— Каким образом?

— Точно таким же, как этот «утюг с пушкой», — пояснил капитан.

— Не могли же большевики за одну зиму выстроить новые суда, — недоумевал Цветков. — Да и верфи в Ново-Николаевске взорваны…

— Настроить новых кораблей они, конечно, не успели, но где-то могли их достать, — сказал Соловьев. — Этот «утюг» вряд ли сумел добраться сюда своим ходом.

«Святой Михаил» шел в открытое море, оставляя за кормой корабль красных. Стрельба прекратилась.

Зверобои радовались, что удачно выбрались из этой передряги.

— Что будем делать? — спросил капитан.

— Двинем на Командоры, — ответил не раздумывая Цветков.

Соловьев молчал. Тонко свистел ветер в натянутых вантах. Лежавшую в дрейфе шхуну мерно раскачивали волны.

— Я дал слово генералу, Юрий Ардальонович, — тихо произнес Соловьев. — Его превосходительство со штабом нужно взять на шхуну.

— Стоит ли это нашего риска?

— Стоит. Вместе с генералом мы погрузим в трюм десятки пудов чистого золота.

— Изволите шутить, Арсений Антонович?

— Сейчас совсем не подходящее время для шуток, — ответил Соловьев. — Я спускался вместе с генералом Пепеляевым в подвалы Аянско-Азиатского банка и своими глазами видел ящики с золотыми слитками и монетами царской чеканки. И я надеюсь, что обещанное генералом вознаграждение мы получим.

Цветков молчал. При мысли о беззаботной жизни в будущем его кинуло в жар. «Счастье зверобоя переменчиво: повезет год-другой, а там жди полосы неудач, — рассуждал вчерашний лейтенант. — А золото — это всегда верный шанс…»

Долгое время Соловьев не посвящал своего помощника в то, для чего понадобился «Святой Михаил» генералу Пепеляеву. Теперь он готов объявить всей команде, что на берегу золото и нужно его погрузить на шхуну. Это воодушевило бы зверобоев.

— Как мы пробьемся в Аян, если вход заперт? — спросил Цветков. — Да и неизвестно, что происходит в городе. Не угодим ли мы в самую пасть к красным?

— Прорыв сопряжен с риском, не спорю. Но в темноте вряд ли кто нас заметит.

— Это упрощает дело, — облегченно вздохнул Цветков. — Ночью мы непременно проскочим.

Капитан тотчас вызвал на мостик радиста, приказал:

— Продолжайте передавать сигнал: «Иду ставить заколы».

Яхонтов собрался лечь в дрейф, чтобы не жечь зря уголь, но Быстроумов опять поймал в эфире подозрительный сигнал. Это насторожило командира.

— Похоже, что шхуна собирается ночью прорваться в Аян, — сказал он Крылову.

— Не исключено, — согласился комиссар. — Видать, туго белым на берегу приходится.

— Жаль, что нет связи со штабом бригады.

— Видать, аккумуляторы у Вострецова сели, — сказал Крылов. — Иначе он дал бы о себе знать.

— А может, в тайге застряла бригада? — высказал предположение командир. — Дорог-то хороших здесь нет.

— Не думаю.

Ночь выдалась лунная, но временами облака закрывали луну и становилось темно.

Сторожевой корабль шел курсом на север, чтобы, пройдя до точки, намеченной на карте, повернуть обратно.

Силуэт зверобойной шхуны, идущей в сторону берега, показался внезапно: освещенный луной, он отчетливо высветился на черной поверхности моря.

— Это американское судно, — определил Крылов. — Я видел точно такие суда в Сиэтле. Их там строят на Южной верфи для пушно-меховой фирмы «Свенсон».

— Ну что ж, американец так американец, — сказал командир. — Но шляться ему в наших водах не следует.

Находившийся в неосвещенной стороне моря, сторожевик по-прежнему невидим на шхуне. Она продолжала идти тем же курсом в сторону материка.

Яхонтов махнул рукой комендорам.

Брызнув золотистым снопом искр, ударила пушка на баке. Гулкое эхо прокатилось над ночным морем. Снаряд разорвался за кормой шхуны. Словно подхлестнутая бичом, она увеличила скорость и стала быстро удаляться.

— Удирает!

Сторожевик продолжал идти следом за нею. Яхонтов вел корабль, стремясь пересечь курс шхуны и закрыть путь к берегу. Силуэт уменьшался на глазах. А когда облака наползли на луну, шхуна исчезла совсем, словно растворилась в темноте. Потом появилась опять.

— Похоже, капитан на шхуне — человек упрямый, — заметил Крылов.

— Скорее, самоуверенный, как и все американцы, — отозвался Яхонтов. — Он и не собирается повернуть назад. Хочет нас за нос поводить. А когда мы потеряем его из виду, он подойдет к берегу, где его, наверно, ждут.

— А мы не позволим ему это сделать, — сказал Крылов.

Погоня продолжалась. На рассвете видимость резко ухудшилась. Зверобойная шхуна растворилась в молочно-белых клубах тумана.

Сплошной туман обступил шхуну со всех сторон. «Святой Михаил» сбавил ход, но продолжал идти тем же курсом.

— Не разыщет нас красный в такой каше, — хриплым голосом проговорил Цветков.

— Прежде времени радуетесь, Юрий Ардальонович, — сказал капитан. — Мы далеки еще от цели. Хорошо, если туман не рассеется…

Он приказал рулевому взять еще левее. Шхуна сделала поворот и снова направилась к берегу… Снизу вдруг донесся зловещий скрежет.

— Стоп машины! — крикнул Соловьев в переговорную трубу.

— Мель… Кажется, добегались. — Цветков растерянно смотрел на капитана.

«Святой Михаил» остановился.

— Идите вниз, Юрий Ардальонович, проверьте, нет ли где течи, — распорядился Соловьев. — Объявите аврал. Всю верхнюю команду — немедленно наверх! Остальных вниз!

Течь в носовом трюме оказалась незначительной. Ее скоро заделали. Прочное днище, набранное из крепкого калифорнийского дуба, выдержало столкновение с подводной грядой. Но сели плотно. Невидимые под водой камни цепко держали шхуну.

Ждать помощи неоткуда. Оставалось надеяться только на прилив. А если туман рассеется раньше?

Соловьев кусал губы. Так славно начался ночной прорыв, и на тебе — сели! Ведь стоит лишь исчезнуть туману, как красные сразу обнаружат шхуну. А дюжина винчестеров — ничто против пушки… Это — конец.

Охваченный дурным предчувствием, Соловьев спустился в каюту. Из ореховой рамки на переборке смотрела улыбающаяся жена.

«И горя не знает, а случись что — навеки прости-прощай! — пронеслась горестная мысль. — Красные назад не выпустят. Только попадись к ним…»

Соловьев сел за стол и, уронив голову на руки, какое-то время находился в странном полузабытьи. Он вспомнил себя гардемарином в день выпуска из корпуса. Это было самое счастливое воспоминание во всей его жизни. Затем последовал первый год службы на корабле. Дивное, чудесное время! Потом — война, революция… И опять война.