Наталия Венкстерн - Гибель «Жаннетты»

Нидерманн нагибается над Норосом и отчаянно трясет его за рукав.

— Нор! Нор! Жилье, избушка!

Норос ничего не отвечает, он закрыл глаза, ему уже ничего не хочется, кроме смерти.

Тогда Нидерманн напрягает свои последние силы и поднимает товарища на плечи.

Правда, он уже не тяжел, этот полускелет, но для Нидерманна это непосильная тяжесть. Он спотыкается, падает, вновь поднимается и все же идет… идет.

Наконец, он у хижины, он отворяет дверь, и первое, что ему бросается в глаза, — это висящая в углу хижины связка сушеной рыбы. Рыбы, покрытой плесенью, ссохшейся, испорченной, но все же рыбы, пищи! Они спасены!

Ужин у костра, в избушке, которая кажется необычайно уютной после снежного поля, возможность просушить одежду, видеть в глазах Нороса вновь появляющийся огонь жизни, слышать его слабый голос: «Спасибо, друг, без тебя моя песенка была бы спета»… Все это счастье для Нидерманна, но счастье, которому нельзя отдаться, счастье, которого приходится стыдиться благодаря тому, что неотвязная мысль сверлит в мозгу: «А что там, в отряде? Живы ли? Мы здесь отдыхаем, а они… нашли ли они хоть что-нибудь для утоления голода?» И, несмотря на нечеловеческую усталость, ему хочется идти дальше, дальше за людьми, за помощью.

Рано утром собрались было снова в путь, но, когда они стали приготовляться к дальнейшему походу, Норос вдруг почувствовал себя до такой степени слабым, что поневоле пришлось отложить всякое попечение о дальнейшем походе.

Он жалобно и смущенно глядел на Нидерманна, который боялся встречаться с ним глазами. Он, шатаясь и держась за стену, делал последнюю попытку собраться в путь.

— Нид, — тихо позвал молодой человек, — я хотел бы идти, Нид. но, видишь ли, какие бы я ни делал над собой усилия, это все равно бесполезно.

— Может быть, если мы поедим еще рыбы..

— Нет, зачем обманывать себя. Мои ноги бессильны, мне кажется, что я даже не чувствую их, но если у тебя есть еще хоть немного сил, то я решил предложить тебе одну вещь.

— Что такое?

— Я один здесь, а там… — он указал рукой на север… — их одиннадцать человек. Брось меня, друг, иди дальше… Здесь у меня есть немного рыбы. Если ты скоро найдешь людей, я, пожалуй, дождусь тебя, если же нет…

В ответ на эти слова Нидерманн бросился к Норосу и прижал его к себе, как бы стараясь спасти от смерти последнего остающегося друга.

— Бросить тебя, Нор? Тебя, моего лучшего друга, бросить одного, больного! Да разве у меня нет сердца? Разве я могу на это согласиться?

— А как же они? — еще тише проговорил Норос.

— Они? Они? — И оба матроса замолкли, продолжая держать друг друга за руки и как бы видя перед собой покинутую хижину, мертвое лицо Эриксена и глаза Делонга, полные последней надежды на них одних…

Вдруг за дверью раздался какой-то странный шум. Он походил на шум крыльев, который производит садящаяся на землю стая гусей. Гортанный голос выкрикнул что-то на непонятном языке, дверь распахнулась, и на пороге появился человек.

Он был одет в высокие оленьи сапоги и меховую шубу и держал в руке ружье.

И, однако, при виде двух исхудавших, страшных людей, кинувшихся ему навстречу с криком безумной радости, на его скуластом, узкоглазом лице выразился ужас, и он, откинув ружье в сторону и подняв руки, упал перед ними на колени.

— О, человек, человек, — кричал Нидерманн, стараясь поднять его и выражением лица и жестов стараясь выразить свое дружелюбие, — не бойся нас, помоги!

Тунгус продолжал растерянно оглядывать обоих товарищей. За ним ввалились в избу трое других, одетых так же, как он, и с неменьшим испугом встретивших матросов. В открытую дверь были видны олени, запряженные в сани.

Вечером в избушке роскошный ужин. Нидерманн и Норос уже успели подружиться с добродушными дикарями. Их переодели в шубы и высокие оленьи сапоги. Тунгусы знаками выражают им свою любовь и дружбу. Все сидят рядом на полу, на котором Нидерманн на клочке бумаги старательно что-то рисует. Из его слов никто ничего не понимает, но когда он берет кусочек дерева, ставит его между двумя льдинками и показывает, как их корабль был затерт, раздавлен и пошел ко дну, тунгусы издают звуки одобрения и кивают головами.

Нидерманн глядит в глаза своим слушателям: всеми силами своей души он хочет, чтобы они поняли то главное, что терзает его. И он снова объясняет и рассказывает: «Далеко, далеко… на севере… их одиннадцать! — И он показывает им число погибающих товарищей на пальцах. — Они больны, голодны, умирают»… И Нидерманн ложится на землю и закрывает глаза, показывая им степень изнурения отряда. Тунгусы волнуются и переговариваются между собой. Нидерманн чертит на бумаге русло реки, указывает дорогу, пройденную всем отрядом, и то место, где они с Норосом покинули товарищей. «На помощь к ним, скорей, скорей, с одеждой, пищей, иначе они замерзнут». Тунгусы показывают знаками, что они его не понимают. Норос присоединяется к Нидерманну. Теперь оба они, склонившись над бумагой, чертят, рисуют, объясняют знаками. Тунгусы, то глядят на них с полным сожалением и сочувствием, то пожимают плечами, то слушают равнодушно, отчаявшись понять что-нибудь. Им очень хочется помочь несчастным иностранцам, и чего же проще? У дверей сани и олени; они их накормили, согрели и сейчас повезут на юг, в селение, где несчастным будет предоставлено все, что возможно, для отдыха и поправки.

А Нидерманн и Норос видят лишь одно: товарищей, которые, быть может, уже умерли или близки к голодной смерти, которые ждут их возвращения и которых, казалось бы, теперь так легко спасти… Но их не понимают, не могут понять.

И Нидерманн, этот сильный, мужественный человек, всегда без содрогания глядевший смерти в глаза и перенесший столь многое… падает где-то в углу хижины и рыдает как дитя, а добрые тунгусы, полные сострадания, утешают его и клянутся, что они сделают все возможное для него и тотчас же повезут на юг.

Из экипажа «Жанетты» только отряду Мельвиля удалось добраться сравнительно благополучно до человеческого жилья. Они тоже немало пережили и тяжко страдают от неизвестности за судьбу товарищей.

В местечке Булунь они, наконец, находят двух матросов, в исхудавших, обезумевших лицах которых и в прерывающихся голосах с трудом узнают прежних веселых друзей и любимцев — Нора и Мида. Молчаливые и горячие объятия, и у всех один вопрос: «А другие?»

— Скорей, скорей, на север, на помощь погибающим!

У устья реки Лены, среди печальных пустынных полей, возвышается огромный снежный сугроб. На нем, на длинном шесте, развеваются остатки корабельного флага с погибшей «Жанетты». Под этим сугробом, на небольшом расстоянии друг от друга, лежат одиннадцать трупов; здесь же следы последнего бивуака погибших: оборванная ветром палатка, котелок с остатками полярной травы, служившей им вместо чая, лоскутья шерстяного одеяла, а в руках капитана Делонга записная книжка-дневник.