Ян Мак-Гвайр - Последний кит. В северных водах

– Сию минуту, – отзывается тот.

Самнер улыбается безыскусной элегантности этого обмена жестами – потребность выражена, удовлетворение предложено. Хозяин входит в боковую комнату с бутылкой рома в руке и доливает его стакан. Самнер кивает в знак благодарности, и все опять становится хорошо.

Снаружи уже стемнело, и дождь прекратился. Внутренний двор освещен призрачным желтым светом газовых фонарей. Из соседней комнаты доносятся громкие женские голоса. И долго я здесь сижу? – вдруг спрашивает себя Самнер. Час? Два? Допив ром, он завязывает пакет, который дал ему аптекарь, и встает. Комната отчего-то выглядит намного меньше, чем тогда, когда он только вошел в нее. В камине по-прежнему не горит огонь, но кто-то поставил керосиновую лампу на табуретку подле двери. Он осторожно проходит в соседнее помещение, быстро оглядывается по сторонам, приподнимает шляпу, приветствуя дам, и выходит на улицу.

Ночное небо сплошь забрызгано звездами – зодиакальная паутина раскинулась во всю ширь, прибитая к черному бархату бесчисленными сияющими серебряными гвоздиками. «Звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас» [18]. На ходу он вспоминает прозекторскую в Белфасте и старого богохульника Слеттери, с шутками и прибаутками самозабвенно вскрывающего очередной труп. «Пока еще никаких признаков бессмертной души у нашего приятеля не видно, юные джентльмены, – шутит он, роясь во внутренностях и извлекая кишки, словно фокусник – флажки из своей шляпы, – как и исключительных мыслительных способностей, но я не отчаиваюсь и продолжу попытки». Он вспоминает сосуды с рассеченным мозгом, который плавает в формалине беспомощно и бессмысленно, словно маринованная цветная капуста, губчатые полушария которого навсегда лишились мыслей или желаний. Чрезмерность плоти, думает он, беспомощность мяса; как можно извлечь душу из кости? Тем не менее, несмотря на все эти мрачные мысли, улица выглядит замечательно: влажный отблеск красных кирпичей в лунном свете, негромкий стук кожаных подошв по мостовой, туго натянутое тонкое черное сукно на мужской спине и фланель на женских бедрах. Пируэты и пронзительные крики чаек, скрип колес ручной тележки, смех, проклятия – все это обрушивается на него, словно примитивная и грубая симфоническая гармония ночи. После опиума именно их он любит больше всего: эти запахи, звуки и видения, столкновение и шумный протест их преходящей красоты. Повсюду ощущается внезапная живость и восприимчивость, которой так недостает обычному миру, неожиданные порывы и скрытая в них сила.

Он бесцельно бродит по площадям и переулкам, проходя мимо хижин бедняков и особняков богачей. Он понятия не имеет, где обретается север или в какой стороне находится порт, но почему-то нисколько не сомневается в том, что рано или поздно он туда попадет. Он уже научился ни о чем не думать в такие моменты, всецело полагаясь на собственные инстинкты. Кстати, почему именно Халл [19]? Или гребаные китобои? В этом же нет никакого смысла, и, одновременно, именно здесь и кроется подлинная гениальность. Сугубая нелогичность и почти полный идиотизм. Ум и одаренность никуда не приведут, думает он, и только глупцы, законченные и непревзойденные, станут настоящими хозяевами мира. Выйдя на площадь, он замечает безногого оборванца-попрошайку, насвистывающего «Нэнси Доусон» [20]и передвигающегося по потемневшему тротуару на костяшках пальцев. Двое мужчин останавливаются, чтобы переброситься парой слов.

– В какой стороне находится пристань Куин-Док? – спрашивает Самнер, и безногий попрошайка тычет куда-то измазанным в грязи кулаком.

– Вон там, – говорит он. – Какой корабль?

– «Доброволец».

Оборванец, лицо которого испещрено оспенными шрамами, а тело внезапно обрывается чуть пониже паха, качает головой и разражается хриплым смешком.

– Если ты решил отправиться в плавание с Браунли, то нашел на свою задницу кучу неприятностей, – сообщает он. – Верно тебе говорю.

Самнер ненадолго задумывается, а потом качает головой.

– Браунли справится, – возражает он.

– Еще бы! Особенно когда нужно напортачить, – отвечает попрошайка. – Он справится, если тебе нужно вернуться домой без гроша в кармане или не вернуться вовсе. Здесь я с тобой согласен целиком и полностью, справится и еще как. Ты, часом, ничего не слыхал о «Персивале»? Нет, ты должен был слышать хоть что-нибудь о гребаном «Персивале»!

На голове у попрошайки красуется засаленный шотландский берет с помпоном, явно сшитый из остатков некогда куда более изысканных головных уборов.

– Я был в Индии, – поясняет Самнер.

– Спроси любого насчет «Персиваля», – настаивает бродяга. – Просто скажи одно-единственное слово – «Персиваль» – и увидишь, что будет дальше.

– Ну, так расскажи мне, – говорит Самнер.

Попрошайка выдерживает паузу, прежде чем начать, словно для того, чтобы сполна оценить всю восхитительную глубину наивности Самнера.

– Айсберг раздавил его в щепки, – говорит он. – Тому вот уже три года. Его трюмы были битком набиты ворванью, но спасти не удалось ни единой бочки. Ничегошеньки. Восемь человек утонули, а еще десять погибли от холода, а из тех, кто выжил, никто не заработал и пенни.

– Похоже на несчастный случай. Такое может произойти с кем угодно.

– Но почему-то это случилось именно с Браунли, а не с кем-либо еще. И такой невезучий капитан нечасто получает под свое командование другой корабль.

– Должно быть, Бакстер доверяет ему.

– Бакстер – гребаный хитрец. Вот что я тебе скажу о нашем премудром Бакстере. Хитрец.

Самнер пожимает плечами и глядит на луну.

– Что случилось с твоими ногами? – спрашивает он.

Бродяга опускает взгляд и недоуменно хмурится, словно удивляясь тому, что их там нет.

– Спроси об этом капитана Браунли, – отвечает он. – Скажи ему, что тебя прислал Орт Кейпер. Скажи ему, что однажды чудным вечерком мы решили сосчитать мои ноги, и оказалось, что они куда-то запропали. Сам увидишь, что он тебе скажет.

– А почему я должен спрашивать у него об этом?

– Потому что ты не поверишь правде, если ее расскажет тебе такой тип, как я. Ты решишь, что это безумные бредни чокнутого придурка, а вот Браунли прекрасно знает правду, как и я. Так ты не забудь расспросить его о том, что случилось на «Персивале». Скажи ему, что Орт Кейпер передает ему привет, а потом увидишь, что станется с его желудком.

Самнер достает из кармана монету и роняет ее в подставленную ладонь попрошайки.

– Меня зовут Орт Кейпер, – кричит ему вслед безногий бродяга. – Спроси у Браунли, что случилось с моими чертовыми ногами.

Немного погодя он начинает улавливать запахи пристани Куин-Док, напоминающие тошнотворно-сочное зловоние гниющего мяса. В просветах между складскими помещениями и штабелями досок он видит силуэты китобойных судов и шлюпов [21], словно вырезанные из жести. Полночь уже миновала, и жизнь на улицах замирает, и лишь из таверн близ пристани – «Копилки» и «Подружки моряка» – доносятся звуки разухабистой гульбы, которые изредка заглушает стук колес пустого наемного фиакра или фургона для сбора мусора. Звезды стали ярче, и полная луна наполовину скрывается за никелированным облаком; Самнер уже различает неподалеку от пристани «Добровольца», пузатого и темного, словно утыканного мачтами и такелажем. На палубе никого нет, по крайней мере он никого не видит, а это означает, что погрузка уже закончилась. Теперь они ждут лишь прилива и парового буксира, чтобы тот вывел их в Хамбер.