Януш Мейсснер - Красные кресты

Но что же происходит там, ниже, на главной палубе? Что стало с клином пехоты, закованной в сверкающие кирасы?

Нет уже плотного клина с густыми шеренгами. Его строй лопнул, смешался и рассеялся. Корсары, правда, подались в стороны перед этим натиском, но тут же впились в бока стального клина, как слепни впиваются в тело несчастной лошади. Сверкнули ножи, короткие тесаки, тяжелые мексиканские мачете и топоры. Кровь течет по доскам палубы; лязг оружия, вопли раненых, стоны умирающих и крики сражающихся слились в какой — то адский хор.

Где Мартен? В такой толпе невозможно разглядеть его фигуру. Или он убит? Ранен? Захвачен врагами?

Вот он! Вырвался из самой гущи этого ужасного побоища. Проложил себе дорогу окровавленной рапирой, бежит к трапу кормовой надстройки, перескакивает три, четыре ступени, и останавливается перед Рамиресом.

Бласко отшатнулся, словно увидев привидение. В самом деле, Мартен выглядит ужасающе. Истекает кровью, волосы слиплись, глаза пылают, на лице, почерневшем от порохового дыма, белеют зубы, потому что он смеется — хохочет во все горло, словно обезумел. Но Рамирес уже взял себя в руки. Его сверкающая шпага блеснула в первых лучах солнца. Неожиданный укол в самое сердце — неотразимый выпад!

Мария Франческа громко вскрикнула, словно это её сердце было пробито. Но в ту же секунду увидела второй блеск — на этот раз высоко над головой Рамиреса, и тут же поняла, что это его шпага и что Мартен жив. Теперь только он сжимал в руке оружие. Сверкающий клинок, которым Рамирес нанес молниеносный удар, с лязгом рухнул на палубу «Зефира».

Она кинулась вниз, чтобы поднять его. Сталь сверкнула безупречной чистотой — следов крови не было.

Посмотрела на корму каравеллы. Мартен стоял за спиной противника, держа его за шиворот и крича по — испански:

— Сложить оружие! Ваш командир сдался!

Штаб командора Бласко де Рамиреса, изрядно поредевший, поскольку в Кадисе сошли на берег начальник артиллерии, интендант и главный навигатор, дабы уладить всякие формальности и вопросы снабжения корабля в портовых учреждениях, состоял теперь всего из четверых младших офицеров, не считая командиров батарей тяжелых пушек и фальконетов, а также капитана, командовавшего морской пехотой.

Этот последний именовался Лоренцо Запата и служил под командой Рамиреса уже несколько лет, необычайно к нему привязавшись. Как и Рамирес, отличался он вспыльчивым характером, превосходя того жестокостью и хитростью. Родом он был из богатой семьи мексиканских гачупинос и имел приличный доход, а потому любил разыгрывать большого барина, хоть не имел никакого титула. Он был влюблен в профессию солдата и отдавался ей со страстью, которую, однако, не вознаграждали повышениями по службе, и все по причине неудержимого темперамента, вызывавшего непрерывные бесчинства и даже убийства, какие совершал он при любой оказии.

Учитывая его положение и бросавшуюся в глаза близость к командору, Мартен поместил его в отдельную каюту под охрану Славна, как и Рамиреса, которого сторожил Клопс. Остальных офицеров заперли в боцманском кубрике и Ян допрашивал их по очереди, желая разузнать о местопребывании Золотого флота.

Знали они немного, а Рамирес и Запата вообще отказались давать информацию.

К ним относились с особым внимание. Мартен сам принял их шпаги и пистолеты, запретил своим людям любой грабеж пленных и зашел в своем благородстве настолько далеко, что даже не приказал обыскать офицеров, благодаря чему у капитана остался рожок с порохом и мешочек с пулями.

Запата счел такую манеру поведения глупостью, хотя и сам себя в душе именовал глупцом. Зачем же он расстался с пистолетом, который тоже мог припрятать? Оружие всегда пригодится, ведь нет такой ситуации, которая не могла бы вдруг перемениться, если человек способен на лету схватиться за любую возможность.

Лоренцо Запата не раз попадал в переделки, но никогда не расставался с пистолетом, и — нужно признать — был ему обязан не одному избавлению. А вот теперь он был безоружен, и причем исключительно по собственной вине. Всего лишь горстка пороха и несколько пуль — что за ирония судьбы! Для тридцатилетнего мужчины, опытного солдата и командира, ошибка была непростительной. Он поспешил, словно напуганный молокосос, и лишился шанса, который оставило ему провидение…

Сквозь маленький круглый иллюминатор носовой надстройки он мог видеть, что делается снаружи. Наверно, мог бы увидеть и Золотой флот с его могучим эскортом, если бы тот вышел с Мадейры.

Да, если бы!

Но ведь так могло случиться! Ему пришло в голову, что Бласко должен всеми способами затягивать эту вынужденную задержку борт о борт с корсаром, который — не иначе при помощи нечистой силы — завладел каравеллой.

Корсар был глуп — это не подлежало сомнению. Значит можно водить его за нос, используя его легковерие. С какой бы стати ему оставлять их в живых? Что его к этому склонило? Или красотка в пурпурном платье, которую Лоренцо заметил на его корабле, имела с этим что-то общее?

Да, несомненно, — решил он.

Лоренцо заметил, что Рамирес при её виде побледнел, как мел, и опустил глаза. Значит, он её знал! Запата терялся в догадках, поочередно их отбрасывая. Ему не приходило на ум ни одно правдоподобное объяснение собственных наблюдений. И в конце концов он перестал ломать над этим голову.

Его внимание на миг отвлекла возня с такелажем, в котором увяз бушприт «Зефира». Там появились несколько человек с топорами — парни на подбор, нужно признать. Таких моряков в Испании не встретишь. У корсара была прекрасно подобранная команда.

« — Взять бы их в регулярные войска, годик помуштровать — что бы это были за солдаты!» — подумал он.

Разумеется, им пришлось бы отречься от ереси, но уж он — то выбил бы её из их твердых гугенотских лбов.

Еще он слышал торопливый стук молотков, доносившийся из трюмов каравеллы.

« — Заклепывают орудия, » — и при этой мысли волна ярости подкатила к горлу.

Лоренцо прошелся взад — вперед по каюте, чтобы остыть, и вновь взглянул на работавших матросов.

Его поражала их сила и ловкость, когда они затем взялись за перегрузку ящиков с серебром из трюмов «Санта Крус»в трюмы «Зефира». Сердце его сжалось при виде этой картины, но он не в силах был оторвать взгляда.

— Полмиллиона пистолей, — вздохнул он. — Недурной улов. Ничего удивительного, что их главаря не интересуют наши тощие кошельки и убогие украшения. До конца жизни он будет купаться в достатке, а его люди…

Он оглянулся через плечо, осененный внезапной идеей. Перси Барнс, который ни на миг не спускал с него глаз, вздрогнул и схватился за рукоять одного из пистолетов, заткнутых за пояс. Но пленник видимо вовсе не собирался прибегнуть к насилию. Он лишь отошел от окна и сел напротив него на край койки.