Януш Мейсснер - Черные флаги

Ближняя каравелла оказалась раздета почти догола и развернулась так круто, что шедшей следом тоже пришлось отвернуть, чтобы избежать столкновения. А третья обошла их по дуге, не обратив внимания на то, что тем самым попадает под огонь с другого борта развернувшегося “Зефира”.

И этот промах тут же был использован: семь ядер угодило ей на палубу, вызвав замешательство, которое позволило Мартену перебросить реи и изрядно удалиться. “Зефир”, искалеченный утратой верхней части гротмачты, от которой теперь и вовсе не было проку, тем не менее сохранил достаточно хода, чтобы выйти из-под огня испанских пушек. Но его обычная скорость теперь упала минимум на треть и явно не превышала скорости обычной каравеллы, а испанцы явно собирались в погоню.

Эта отчаянная гонка, начавшаяся на рассвете среди Малых Антильских островов, длилась целые сутки и закончилась только из — за бури, которая разбросала каравеллы и заставила испанских капитанов укрыться под защитой островов Лос Херманос и Бланкилья. “Зефир” же, основательно потрепанный ветром и волнами, добрался до Тестигос и только там бросил якорь на ночь, чтобы хоть немного исправить повреждения.

Но едва лишь матросы под командой Поцехи и Ворста успели растянуть новые штаги, закрепившие обломок гротмачты настолько, чтобы на него можно было навесить три реи, как с юга показалась новая флотилия испанцев, состоявшая из четырех кораблей, и Мартену вновь пришлось пуститься в бега.

Судьба словно ополчилась на него. Ян не только не компенсировал потерь в Тампико, но и понес новые, и теперь уже не мог рассчитывать на успех, пока “Зефир” плыл с искалеченной мачтой, лишенный свободы маневра, атакуемый и преследуемый вдалеке от своего безопасного убежища.

Карибское море кишело испанскими военными кораблями. Казалось, здесь сконцентрировалась вся морская мощь Филиппа II, и исключительно для того, чтобы уничтожить “Зефир”. Мартен скрипел зубами, сыпал проклятиями, но сохранил достаточно рассудка, чтобы не нарываться на явное поражение. Он ускользал, лавировал меж островов и рифов, уже решившись на возврат в Амаху, где мог приготовиться к решительному отпору. Но от Пристани беглецов его отделяли почти две тысячи пятьсот морских миль, то есть в лучшем случае больше двух недель плавания.

В действительности путь оказался гораздо дольше и занял больше месяца. Два островка, отмечавшие вход в лагуну, он увидел только на сто шестьдесят четвертый день с того момента, как потерял их из виду, отправляясь в это злосчастное плавание, которое по его планам должно было продлиться всего несколько недель.

Увидел он их на спокойном море, при ярком свете дня, вскоре после восхода солнца, которое, казалось, улыбалось ласково и беззаботно. Глубокая тишина лежала над темной полосой берега, а клочья утреннего тумана, подгоняемые легким бризом, расплывались в ласковом теплом воздухе.

Этот сонный покой успокаивающе подействовал на Мартена, суля отдых ему, команде, кораблю после смертельных схваток с людьми, штормами, ветром, с завистливой, коварной судьбой, которая без малого пять месяцев преследовала “Зефир” и его команду, грозя им гибелью. Тут они были в безопасности. Прямая линия, проведенная через кучку кустов на плоской вершине одного из них и через седло между двумя горбами другого, служила границей, отделявшей безумие остального мира от благословенного покоя Пристани беглецов. Ни один неприятель, ни одна враждебная сила не могли вторгнуться в страну, лежащую среди джунглей за полной опасных мелей лагуной. Глубь страны была открыта лишь для тех, кто знал тайные проходы в коварных водах Амахи.

Мартен сам стал к штурвалу, проводя “Зефир” в бухту. Его несколько удивило, что ни одна пирога не вышла к ним навстречу. Не заметил он и ни одной рыбацкой лодки, а из-за темных мангровых зарослей, затянувших берег, не долетало ни звука, никаких признаков жизни. В мертвой тишине, повисшей над спокойным морем под сияющим небом с застывшими облаками, раздались громкие команды, босые ноги затопали по доскам палубы, заскрипели блоки, с шумом опали косые паруса, реи развернулись и стали вдоль корпуса.

Корабль двигался по зеркальной воде, медленно теряя ход, пока из клюза не выскользнул якорь и грохот якорной цепи не разорвал тишину, которая содрогнулась, лопнула и вновь повисла над лагуной.

Но и это громкая весть о возвращении “Зефира” не вызвала никакого отклика на берегу. Темная чаща леса не дрогнула, не донеслось ни звука, не забубнили свои таинственные сигналы индейские барабаны, гладкой поверхности воды не разрезали морщины от плывущих лодок. Суша — таинственная, глухая и слепая — не заговорила, не очнулась, словно на неё легла печать молчания.

“ — Странно,» — подумал Мартен, чувствуя, как его охватывает беспокойство.

Он велел спустить ялик и, стоя на корме, направил его к причалу, укрытому среди гигантских мангровых кореньев.

Ялик ткнулся в пристань, Ян тут же выпрыгнул на почерневшие бревна и торопливо зашагал вперед под зеленым покровом ветвей, листьев и лиан, но на другом его конце вдруг стал, как вкопанный. В десяти шагах перед ним, поперек тропинки, ведущей к форту, сооруженному Броером Ворстом, лежали разложившиеся останки какого-то негра. Ужасная вонь стояла вокруг, рой огромных синих мух гудел над трупом.

Холодный пот покрыл лоб Мартена.

Что тут произошло?

Задержав дыхание, он шагнул вперед, перешагнул останки и побежал, подгоняемый худшими предчувствиями. Вскоре ему пришлось остановиться: глубокие рытвины от пушечных ядер и сваленные огнем деревья преграждали дорогу. Миновав их, продрался через чащу и по изрытому валу шанца взобрался наверх.

Обломки высокого палисада торчали вокруг разрушенных укреплений, разбитые орудия лежали, погребенные землей, из которой уже пробилась буйная растительность. Трупы чернокожих пушкарей, изъеденные крысами и муравьями, валялись вокруг, белея высохшими ребрами и черепами.

Внезапное хлопание крыльев обратило его внимание. Посреди остывших пепелищ поселка, лежавших неподалеку от форта, взвились несколько стервятников с черно-белыми крыльями и красными шеями. Ян взглянул туда. Посреди площади, которую когда-то с трех сторон окружали деревянные дома, торчали три столба, врытых в землю, и с них свисали три скелета. Лохмотья, представлявшие остатки европейской одежды, указывали, что это были белые моряки, которых Мартен оставил в помощь Хагстоуну. Те явно погибли здесь после жестоких пыток. Но кто убил их? Как это случилось?

Мартен миновал место казни и пошел дальше. Тропинка, уже заросшая молодыми побегами и кустами, едва заметная в чаще, привела его на берег ниже пристани, где когда-то стояли хижины индейских рыбаков. От тех не осталось даже следа: обугленные стены рассыпались, а пепел смыли дожди. Высокая трава, папоротники и вьюнки наступали со всех сторон и вновь захватили почву, отнятую у них людьми. Ни единой пироги не было видно у берега. Остались только рваные, изодранные сети, разметанные ветром и занесенные в чащу.