В. Мюллер - Пират королевы Елизаветы

На третий день нам пришлось ближе подойти к берегу и свезти туда наш груз, чтобы зачинить образовавшуюся на корабле течь. Желая обезопасить себя от всякой случайности, генерал велел всем сойти на берег, разбить палатки и соорудить маленькое укрепление. Видя это, туземцы стали торопливо и кучками собираться около нас с оружием в руках, но при этом они не проявляли по отношению к нам никаких враждебных намерений. Они останавливались в стороне и смотрели, как люди, которые от никогда не виденного и не слышанного слова повредились в уме. Мы им казались богами, которым они хотели поклоняться, а не смертными, с которыми можно воевать. Во время дальнейшего нашего пребывания это подтверждалось все яснее и яснее. Мы знаками попросили их отложить в сторону луки и стрелы, и они повиновались, а между тем подходили все новые и новые толпы и мужчин, и женщин.

Желая укрепить их в мирном настроении, генерал вместе со всем экипажем всячески старался взять мягким обращением. Им дарили платье и пытались показать, что мы не боги, потому что и нам, как и им, нужны разные вещи, чтобы прикрыть свою наготу. Мы нарочно в их присутствии ели и пили, давая этим понять, что без этого мы не можем жить и, следовательно, такие же люди, как и они. Но все было напрасно: мы так и остались для них божествами.

За рубашки, холстину и тому подобные вещи, которые они получали он нас, они тащили нам всякую всячину, как перья, колчаны, сделанные из кожи косули, даже звериные шкуры, которыми прикрываются у них женщины. Живут они в круглых землянках; крышей им служит дерн, которым они обкладывают соединяющиеся наверху колья. Такая крыша не пропускает дождя, а дым они выпускают в дверь, напоминающую обычный корабельный люк. Спят они на циновках, распростертых на голой земле; эти ложа идут кругом вдоль стен, а посередине устроен очаг. Мужчины большей частью ходят нагими, женщины носят своего рода юбки из тростника, растрепанного, как пакля, а на плечах — оленьи шкуры. У мужей своих они в полном повиновении и без приказа их ничего не делают.

Вернувшись к себе домой, они подняли такой жалобный крик и вой, что мы почти за целую милю ясно слышали его, причем особенно выделялся пронзительный и очень жалобный визг женщин. Через два дня у наших палаток и укреплений стали снова собираться большие новые толпы мужчин, женщин и детей, прослышавших о нас. Опять они несли с собой перья и мешки с Tabah в подарок или, вернее, для жертвоприношения, так как ведь мы были боги.

Остановившись на вершине холма, у подножия которого мы построили свое укрепление, они выдвинули, очевидно, своего главного оратора, который утомил и нас, и себя своей длинной и скучной речью. Он произносил ее с такими странными и неистовыми жестами, до такой степени напрягая свой голос и так засыпая нас словами, что еле переводил дух. Когда он окончил, все остальные почтительными поклонами и восклицаниями дали понять, что они совершенно согласны со всем только что сказанным. Мужчины положили свои луки на землю и, оставив женщин и детей позади, подошли к нам с подарками. Они имели вид счастливых людей, когда приблизились к нашему генералу и особенно когда он собственными руками принял от них их подарки. А женщины тем временем, словно в отчаянии, с жалобным воем стали ногтями раздирать кожу на лице, так что кровь заструилась по их телу. В исступлении бросались они на землю, не разбирая куда, и разбивались о камни, царапались о колючий кустарник. Руки при этом они держали высоко над головой, чтобы они не могли служить защитой для груди. Все, даже беременные, повторяли это снова и снова раз по десять, некоторые выдерживали до пятнадцати-шестнадцати раз, до полного истощения сил. И казалось, что нам это зрелище доставляло больше страданий, чем труда или беспокойства им. Когда это кровавое жертвоприношение кончилось, весь экипаж во главе с генералом стал молиться. Устремляя глаза и поднимая руки к небу, мы хотели показать им, что там обитает бог, которому мы служим и которому и им следовало бы поклониться. Все время, пока мы произносили молитвы, пели псалмы и прочитывали главы из Библии, они сидели и внимательно слушали, при каждой паузе единодушно издавая восклицания. Пение псалмов им так понравилось, что всякий раз, когда они потом к нам приходили, их первой просьбой было: Gnaah, то есть чтобы мы пели. Уходя от нас, они ни за что не хотели брать с собой полученное в подарок и возвращали все назад, очевидно считая себя достаточно вознагражденными таким свободным доступом к нам.

Через несколько дней их собралось около нас видимо-невидимо. Из толпы выделились два посланца их царька, которые жестами давали нам понять, что сам царь, hioh, должен скоро прийти. При этом они что-то долго, не менее получаса, говорили: один словно подсказывал другому тихим голосом, тот повторял то же самое громко. Из жестов их можно было понять, что они просят нашего генерала послать что-нибудь их царю в знак того, что он будет встречен нами с миром. И, когда просьба их была удовлетворена, они, радостные, поспешили к своему hioh, a вскоре тот показался и сам, окруженный свитой телохранителей, красивых и статных людей воинственного вида.

Впереди всех шел человек со скипетром в руках, сделанным из какого-то черного дерева. На скипетре висели два венка, один — больше, другой — меньше, с тремя длинными цепочками и мешком с травой Tabah. Цепочки сделаны были, по-видимому, из кости, прекрасно отполированной. Количество мелких крохотных звеньев в цепи было, можно сказать, бесконечно. Только избранные, немногие имеют право носить такие цепочки, но и для них количество цепочек ограничено: у кого — десятью, у кого — двенадцатью, так что, чем больше цепочек, тем почтеннее данное лицо.

За человеком, несшим скипетр, шел сам царь; на спине его был плащ из кроличьих шкурок, доходивший до пояса; на телохранителях были такие же плащи, но из другого меха. На голове их были перья и пух, растущий здесь на одной траве, напоминающей наш латук. Эта трава священна, семена ее употребляются только при жертвоприношениях, и пух имеют право носить только приближенные царя. Позади шли простые люди, нагишом, с длинными волосами, собранными сзади в пучок, с воткнутыми перьями.

У всех лица были раскрашены в белый, черный или другие цвета; каждый нес в руках что-нибудь в подарок. Сзади всех шли женщины и дети; у каждой — по корзинке с травой Tabah или с названным выше пухом, или с жареными рыбками. Эти корзины были украшены раковинами жемчужницы.

Между тем генерал, предусмотрительно желая быть готовым к худшему, собрал вокруг себя весь свой экипаж. Все мы стояли, имея самый воинственный вид и готовые каждое мгновение к самозащите. Но туземцы остановились в некотором отдалении, приветствовали нас, храня полное молчание. И затем опять повторилась, как и прежде, церемония речей. Потом скипетроносец начал песню и в такт ее стал приплясывать. К нему присоединились царь, его телохранители и все прочие; женщины тоже плясали, но молча. При виде такой невинной картины генерал распорядился допустить всех внутрь нашего укрепления, где пение и пляски продолжались, пока все не устали.