В. Мюллер - Пират королевы Елизаветы

Отвечать аркебузой на дальнобойное восьми— или шестидюймовое орудие — все равно что отмахиваться соломинкой от увесистой дубины. Свою иронию судьба подчеркнула тем, что вложила соломинку в руки гигантов — испанских галеонов в тысячу или тысячу пятьсот тонн, дубинку же дала небольшим английским кораблям в пятьсот-восемьсот тонн. Кроме того, по признанию самих испанцев, англичане на один их снаряд успевали отвечать тремя.

Особенно жарко было на адмиральском «Мартине». Дубовая обшивка его корпуса в фут толщиной не спасала его от ударов, «способных потрясти скалу»; около половины экипажа его было перебито и ранено. Только с чужой помощью удалось ему выбраться из самого центра атаки, и сам горе-адмирал позднее признавался, что с этой минуты он не видел больше ничего, до того густ был пороховой дым.

Испанцы дрались с храбростью, которой английские свидетели отдавали полную дань уважения. Ни один галеон на сдался. Священники с распятием в руках напутствовали умирающих и призывали к борьбе живых. Когда английский офицер крикнул команде одного погибавшего испанского корабля, что она сделала все, что может сделать жизнь, с корабля посыпались насмешки. «Вы трусы и цыплята, раз боитесь схватиться в рукопашной! „ — кричали испанцы и предпочли лучше погибнуть до последнего человека, чем сдаться. „Филипп“ и „Матфей“, изуродованные, со сломанными мачтами, бросились к берегу и стали добычей голландцев. „Матфей“ упорно защищался, и в результате его офицеры были взяты в плен, солдаты и матросы сброшены через борт. Кроме этих трех уничтоженных пострадало много других судов, мачты и реи перебиты, паруса и снасти порваны, а жизни человеческие погибли без счету. На образном английском языке того времени это было названо: «Мы выщипываем у испанца одно перо за другим“.

Среди дня испанский огонь стал слабеть; порох и снаряды истощились; грозила гибель всем до последнего человека и последнего корабля. Испанцы признались потом, что это случилось бы, продлись атака еще хоть два часа. Но и у англичан не хватило снарядов, и сражение само собой прекратилось. Испанцы стали хоронить свои трупы, а англичане — готовиться к следующему дню и наспех залечивать раны на людях и на кораблях.

Энергичный Дрейк употребил вечер и ночь на то, чтобы наскрести отовсюду, где только можно, пороха и съестных припасов, и к утру англичане «приняли такой вид, как будто ни в чем не нуждались»; на самом же деле возобновить сражения не могли и они.

Положение испанского флота было чрезвычайно тяжелым, несмотря на то что добрая половина его, не принимавшая участия в сражении накануне, оставалась нетронутой. Задул свежий норд-вест, который грозил разбить остатки флота о грозные мели фландрского побережья. Английские адмиралы крепко надеялись, что эти мели заменят им порох. Под «Мартином» оставалось всего шесть футов глубины, под другими кораблями — только пять. Еще хуже было положение команды. Люди, говорят, в последний раз как следует ели в субботу. Нервы не выдержали страшного побоища, фанатизм увлечения сменился реакцией, дисциплина пала, солдаты своевольничали, кое-где на палубах с громким плачем молили бога сжалиться над ними.

Во вторник, 30 июля, утром на флагманском судне собрался военный совет. Адмирала Окендо герцог Медина Сидония встретил словами: «Ах, сеньор Окендо, что же нам делать?». «Пусть ваша светлость прикажет снова зарядить пушки», — отвечал Окендо. Но его никто не поддержал. Даже храбрый Де-Лейва говорил, что команду не принудить больше драться. Диего Флорес советовал сдаться, на что адмирал Окендо мрачно заметил, что, если это мнение будет принято, он собственноручно сбросит Флореса за борт. Герцог Сидония колебался.

Вопрос решили не люди, а природа. Дувший с утра резкий норд-вест среди дня сменился южным ветром. Усталые надорванные люди ухватились за него, как за спасение: этот ветер спасал испанский флот от фландрских мелей за спиной; может быть, он поможет спастись и от преследования «осатанелых».

Армада, на этот раз, уже не прежняя Непобедимая, а побежденная, рванулась на север. Англичане не мешали ей в этом. Выставив заслон против Фарнезе, Говард и Дрейк, хоть и без боевых припасов, пустились за беглецами, не выпуская их из виду. Они долго не отдавали себе отчета в громадности произведенного разгрома и продолжали считать испанский флот грозной силой. Говарду еще 8 августа казалось, что, собравшись с силами где-нибудь в Норвегии или Дании, они снова вернутся в Англию, «потому что не посмеют от стыда и позора показать глаза своему королю». Дрейк правильнее оценивал положение: «Никогда ничто не нравилось мне так, как вид неприятеля, гонимого к северу южным ветром. Смотрите внимательно за Фарнезе, а что до герцога Сидония, то я надеюсь с божьей помощью сделать так, что ему захочется в порт Марии, под его апельсиновые деревья». Английские командиры боялись еще высадки армады в Шотландии. Обида шотландских католиков за смерть Марии Стюарт была еще свежа: кто знает, какой оборот могли здесь принять дела в случае высадки? Но испанцы бежали без оглядки, пронеслись и мимо залива Форт. Тогда, с облегченным сердцем, англичане прекратили слежку, и 13 августа армада была предоставлена собственной участи.

Это возвращение в родную Испанию кружным путем — одна из страшных страниц истории. Ужасом и паникой оно напоминает разве отступление от Москвы «великой армии» 1812 года.

Путь предстоял длинный: вокруг Шотландии, Оркнейских и Шотландских островов и Ирландии. До Оркнейских островов флотилия держалась вместе. Но здесь туманы и бури разбросали ее, и каждый корабль стал думать о своем спасении. На многих кораблях не хватило провианта: ежедневный рацион был сведен до полуфунта сухарей, пинты воды и пинты вина. На иных не было и воды, потому что она вытекла из бочек, пробитых при стрельбе.

Большая часть кораблей разбилась о скалы Западной Ирландии. Берега были усеяны их обломками и выброшенными человеческими телами. На берегу залива Слайго один английский офицер насчитал тысячу сто трупов, и он слышал, что в нескольких милях лежит столько же. С кем не справились стихии, того прикончил человек: слишком уж заманчиво было содержимое кожаных мешочков, привязанных к поясам испанских солдат и матросов; слишком уж блестели золото на расшитых бархатных костюмах идальго, их цепочки и кольца на руках (на горе участников похода золото было им выплачено вперед).

Несколько галеонов было заброшено в Голуэйский залив. Команда еле двигалась, истощенная голодом и жаждой; бочку вина с радостью отдавали за бочку воды. Горожане приютили их, отогрели, иных отходили, но потом несчастные попали в руки английских гарнизонных властей. Воспоминания о недавних ирландских бунтах, слухи о войне с Испанией, страх ответственности оказались сильнее побуждений человеколюбия, и был отдан приказ уничтожать испанских беглецов, где бы их ни нашли. Губернатор Коннаута доносил, что «от шести до семи тысяч были выброшены морем на наши берега, кроме нескольких тысяч, которым удалось бежать внутрь страны и которые потом все были казнены». Видно, на кладбищах Ирландии было много свободного места.