Николай Черкашин - ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ПОДВОДНИКОВ

Подобными посланиями была забита электронная почта Клуба. Трудно представить, что столь престижную для чести государства акцию, точнее международный праздник души и сердца, в котором приняли участие свыше четырехсот посланцев 14-ти флотов мира, устроили, организовали всего семь клубных энтузиастов - четыре женщины и трое бывших подводников. Как не назвать их имена: Лариса Морозова, Надежда Полякова, Ирина Руденко, Людмила Волощук, Валентина Леонова, Елена Кузнецова, Евгений Азнабаев, Игорь Козырь, Иван Малышев.

Так получилось, что заключительный день Конгресса совпал с городским праздником Пива, которому были отданы все святоисторические места Петербурга - от Дворцовой площади до Невского проспекта.

А радоваться-то надо было вовсе не по поводу дармового пива компании «Балтика». Право, у всех нас был более серьезный повод для ликования.

Не пивной кураж, а законная национальная гордость россиян должна была отметить тот день. День, когда Европа с Америкой передали России «скипетр Нептуна». Увы, никто этого не заметил, кроме самих участников потаённого праздника великой морской державы.

За вагонным окном - черный космос зимней российской ночи. В непроглядной темени - редкие огоньки. Страшно расстаться с уютным купе на каком-нибудь утонувшем в снегах вокзальчике, забытом Богом и железнодорожным начальством. Все равно что прыгнуть за борт с корабля посреди океана. Экая глушь после Москвы! Поезд ушел, а ты остался. А дальше-то куда в начинающейся пурге? И где эта деревня Горушка? И есть ли в ней жизнь?…

Бывшее монастырское село Горушка в версте от старинного града Данилова. От Данилова Великий рельсовый путь, ведущий от Москвы к Тихому океану, круто поворачивает на восток - на Дальний Восток. Туда-то и летит из разоренного обезглавленного, но оживающего Казанского собора в Горушке древняя молитва с престранными словами - «…Аще молимся об экипаже атомного подводного крейсера «Святой Георгий Победоносец».

При слове «атомный» старушки-прихожанки слегка вздрагивают.

Под рясу отец Георгий надевает полосатую флотскую тельняшку. Морская душа. Служил когда-то морю, теперь - Небу. Он встает рано и, как когда-то спешил к подъему флага, так сейчас поспевает к утренней молитве. Творит ее истово и по полному чину вместе с матушкой пред домашними образами. Потом - без завтрака и утреннего чая - уходит на службу. Благо идти сквозь метель недалече: храм его виден с порога…

Собор Казанской Божьей Матери напоминает израненный цусимский броненосец, чудом оставшийся на плаву. Некогда трехпрестольный о пяти главах чертог-красавец - самый большой в ярославской епархии - за семьдесят лет воинствующего безбожия побывал поочередно и зерновым складом, и дизель-генераторной, и водонапорной башней, и овощегноилищем… Закрыли его в 1926 году, старинные образа враз лишились золотых и серебряных окладов и риз, роскошная богослужебная утварь, украшенная драгоценными камнями, «ушла по назначению», а печи местного ВЧК и уездкома всю зиму топились иконами. В 1980 году доморощенные геростраты сожгли все пять огромных куполов. То было зрелище, достойное апокалипсиса, когда в пять костров запылал высоковерхий храм. А когда рухнул главный крест, местные механизаторы набросились на него с ножевками по металлу - думали золотой… Увы! Кованый крест этот и сейчас хранится в доме настоятеля вместе с медным яблоком, многажды прострелянным потехи ради из винтовок на заре советской власти. Список глумлений и кощунств можно продолжать до бесконечности. Остановим его на том, что даниловские байкеры носились на своих мотоциклах по просторной трапезной, как по арене цирка, а некий подвыпивший тракторист умудрился въехать туда на тракторе…

В доме отца Георгия приколота на стене выписка из Евангелия от Матфея: «Смотрите, не ужасайтесь: ибо надлежит всему тому быть.»

Надлежит. Надлежало. Но теперь не должно тому быть.

И вот глухо воет ветер в выбитых стеклах обезглавленного барабана, снег покрывает ступени клироса. Во все цвета плесени, сырости и инея расписаны стены собора. Но даже в мерзости запустения поражает он своим изначальным величием, архитектурным ладом, неистребимой духовностью. Место для горушкинского храма выбрал сам Иоанн Кронштадский, а освящал его в лето 1918 года патриарх Тихон. За причастность к судьбе собора этих двух православных святых он и был внесен указом президента в реестр памятников федерального значения.

Храм в огромном соборе теплится лишь в одном уголке - в бывшем кабинете игуменьи. Сварная печка-«буржуйка» с коленчатой трубой в окно с трудом нагревает каменную келью. В норд-ост ветер задувает так, что в молельне сизо от дыма, как в курной избе. Отслужить в таком угаре многочасовую службу, все равно, что отстоять вахту в дизельном отсеке. Некоторые прихожане выходят в промерзшую трапезную - отдышаться. А он остается, не прерывая литургии ни на минуту. И только потом в утешение себе и другим стоикам кротко заметит:

- Ничего, ничего, надо и плоть свою немного помучить! Нечего ей над духом властвовать…

С тем же настроем выходит он и на пасхальные всенощные в главный алтарь собора, нетопленого все последние семьдесят лет.

Разумеется, создать нормальные условия для верующих - первейший долг настоятеля, и отец Георгий его отнюдь не чурается. Рассчитывать на помощь малосильного прихода или полуживого в Горушках совхоза никак не приходится. Даниловские власти собор не жалуют - его ремонт для городской казны черная финансовая дыра. Вот и мечется настоятель между Ярославлем и Вологдой, Москвой и Петербургом в поисках состоятельных благодетелей. Да немного нынче охотников тратиться на купола провинциального храма. Рекламная отдача не та…

Куда и к кому он только не обращался: и в московскую мэрию, и в нефтяную фирму Лукойл, даже в германский журнал «Штерн» от великого отчаяния, даже в московское отделение процветающего на ниве быстрой и недешевой еды Мак Дональдса. Но отовсюду лишь вежливые отказы на красочных бланках. Их сельский священник подшивает в специальную папку, которая пухнет день ото дня.

Пишет отец Георгий пламенные воззвания к жертвователям и рассылает по российским газетам: «Помогите!» Откликнулись однажды аж из глубинной Сибири - из города Кемерово. Худо-бедно, а с помощью кемеровчан удалось закрыть кровлю, поднять два купола из пяти сожженных, застеклить окна, а их в соборе без малого сто проемов. Да и бьют их постоянно то хулиганье, то птицы, привыкшие за многие годы вольно влетать под высокие своды.

Сделано довольно много по силам одного человека, но безмерно мало в масштабах всего собора-мученика. Необходимы полтора десятка двухстворчатых дверей, выдранных когда-то сельчанами вместе с коробками, тонны кирпича, кубометры леса, ящики гвоздей, бочки с краской…