Николай Черкашин - Адмиралы мятежных флотов

Так как дело происходило на открытом воздухе, а я был без пальто, то совсем продрог. Это заметили окружающие матросы, и один из них предложил мне свою шинель. Но я отклонил предложение, и тогда было решено перейти в ближайший каземат.

Там я снова обратился к команде, требуя спасти офицеров. Я предложил ей дать мне слово, что ничья рука больше не поднимется на них; я же пройду к ним и попрошу отдать револьверы, после чего они будут арестованы в адмиральском салоне и их будет охранять караул.

Мне на это ответили: «Нет! Вы будете убиты, не дойдя до них».

Тогда мне пришла мысль вызвать офицеров к себе в каземат. И хоть это и было сопряжено с риском, но, оставаясь по-прежнему в корме, они все неизбежно были бы перестреляны.

Команда на это предложение согласилась, но с условием, что по телефону будет говорить матрос, а не я. Мне, конечно, только оставалось выразить свое согласие, но чтобы офицеры, не зная, жив ли я, не подумали, что их хотят заманить в ловушку, я, стоя у телефона, стал громко диктовать то, что следует передавать. Таким образом, мой голос был слышен офицерам, и они поняли, что этот вызов действительно происходит от меня.

Позже выяснилось, что шайка убийц, увидев, что большинство команды на моей стороне, срочно собрала импровизированный суд, который без долгих рассуждений приговорил всех офицеров, кроме меня и двух мичманов, к расстрелу. Этим они, очевидно, хотели в глазах остальной команды оформить убийства и в дальнейшем гарантировать себя от возможных репрессий.

Во время переговоров по телефону с офицерами в каземат вошел матрос с «Павла I» и наглым тоном спросил: «Что, покончили с офицерами? Всех перебили? Медлить нельзя!» Но ему ответили очень грубо: «Мы сами знаем, что нам делать!»

И негодяй со сконфуженной рожей быстро исчез из каземата.

Скоро всем офицерам благополучно удалось перебраться ко мне в каземат, и на их бледных лицах можно было прочесть, сколько ужасных моментов им пришлось пережить за этот короткий промежуток времени.

Сюда же был приведен тяжелораненый мичман Т.Т. Воробьев. Его посадили на стул, и он на все обращенные к нему вопросы только бессмысленно смеялся. Несчастный мальчик за эти два часа совершенно потерял рассудок. Я попросил младшего врача отвести его в лазарет. Двое матросов вызвались довести и, взяв его под руки, вместе с доктором ушли. Как оказалось после, они по дороге убили его, на глазах у этого врача.

Еще раз потребовав у команды обещания, что никто не тронет безоружных офицеров, я и все остальные отдали свои револьверы. После этого мы прошли в адмиральское помещение, у которого был поставлен часовой с инструкцией от команды - никого, кроме командира, не выпускать.

Хорошо еще, что пока команда была трезва и с ней можно было разговаривать. Но я очень боялся, что ее научат разгромить погреб с вином, а тогда нас ничто уж не спасет. Поэтому я убедил команду поставить часовых у винных погребов.

Время шло, но на корабле все еще не было спокойно, и банда убийц продолжала свое дело. Мы слышали выстрелы и предсмертные крики новых жертв: это продолжалась охота на кондукторов и унтер-офицеров, которые прятались по кораблю. Ужасно было то, что я решительно ничего не мог предпринять в их защиту.

Нас больше уже не трогали, и я сидел у себя в каюте, из которой была видна дверь в коридор, или был у офицеров.

Вдруг я услышал шум в коридоре и увидел несколько человек команды, бегущих ко мне. Я пошел им навстречу и спросил, что надо. Они испуганно ответили, что на нас идет батальон из крепости, помогите, мы не знаем, что делать. Я приказал ни одного постороннего не пускать на корабль. Мне ответили: «Так точно!» - и стали униженно просить командовать ими.

Тогда я вышел наверх, приказал сбросить сходню, и команда встала у заряженных стодвадцатимиллиметровых орудий и пулеметов. Мы прожектором осветили толпу, но, очевидно, она преследовала какую-то другую цель, потому что прошла, не обратив никакого внимания на нас, и скрылась по направлению города. Как позже выяснилось, она шла убивать всех встречных офицеров и даже вытаскивала их из квартир.

После того как команда, столь храбрая на убийство горсточки беззащитных людей и струсившая при первом же появлении опасности настолько, что у тех, кого только что хотели убить, готова была просить самым униженным образом помощи, успокоилась, я опять спустился к себе в каюту.

Находясь на верхней палубе, я видел, что на всех кораблях флота горели зловещие красные огни, а на соседнем «Павле I» то и дело вспыхивали ружейные выстрелы.

Весь остаток ночи я и офицеры не спали и все ждали, что опять что-нибудь произойдет, так как по-прежнему не доверяли команде. Наконец около 6 часов утра начало светать, и сразу стало легче на душе, да и выстрелы на корабле окончательно затихли, и все как будто успокоилось.

Тогда я пошел к себе в каюту, думая немного отдохнуть. Осмотревшись в ней, я увидел, что все стены, письменный стол и кровать изрешечены пулями, а пол усеян осколками разбитых стекол иллюминаторов и кусочками дерева.

Печальный вид каюты командира линейного корабля во время войны и после боя, но боя не с противником, а со своей же командой!…

После из беседы с офицерами мне удалось выяснить обстановку, при которой был убит адмирал Небольсин 1. Оказывается, он после разговора со мной сошел с корабля на лед, но не успел еще пройти его, как по нему была открыта стрельба. Тогда он направился обратно к кораблю, и когда всходил по сходне, в него было сделано в упор два выстрела, и он упал замертво.

Что касается вахтенного начальника, лейтенанта Г.А. Бубнова, то он был убит во время того, как хотел заставить караул повиноваться себе. Для этого он схватил винтовку у одного из матросов, но в тот же момент был застрелен кем-то с кормового мостика. Потом тела как адмирала, так и лейтенанта Бубнова были ограблены и свезены в покойницкую.

На следующее утро команда выбрала судовой комитет, в который, конечно, вошли все наибольшие мерзавцы и крикуны. Одновременно был составлен и суд, которому было поручено судить всех офицеров. Он не замедлил оправдать оказанное ему доверие и скоро вынес приговор, по которому пять офицеров были приговорены к расстрелу, в том числе и младший доктор, очевидно только за то, что был свидетелем гнусного убийства раненого мичмана Воробьева.

Вечером с готовым приговором ко мне пришли члены судового комитета и заявили о желании прочитать его офицерам. Теперь, таким образом, для меня явилась новая трудная задача: задержать исполнение приговора, а потом уговорить и совсем его отменить. Для начала я предложил комитету привести осужденных офицеров в мой кабинет, с тем чтобы ни я к ним, ни они без меня не смели бы входить. Они на это согласились, и эти несчастные офицеры были помещены в кабинете, а остальные освобождены из-под ареста без права съезда на берег.