Валерий Большаков - Помор

— Позвольте вам представить Теодора Чугу, — торжественно провозгласила Марион. — А это Павел Туренин, русский князь!

Лишь теперь Фёдор разглядел сухопарого, моложавого старика в длинном чёрном сюртуке с бабочкой, совершенно седого, с пышными усами и бакенбардами а-ля Александр II, а рядом с ним раздобревшую даму в тёмно-лиловом атласном платье, с голубыми страусиными перьями на маленькой шляпке.

— Селертон Уортхолл! Элспет Кармайкл!

Дед Марьяны кивнул довольно дружелюбно, а вот «тётя Элспет» оставалась холодна.

В гостиной между тем становилось людно.

— Это моя кузина, — шептала мисс Дитишэм, представляя Фёдору гостей, — Эмма Рикрофт. А вот кузен Седрик. Друг семьи — Брайен Леффертс. Полковник Дермот Листердейл. Доктор Руфус ван Олдин…

— Ваше сиятельство, а встречались ли вы с императором? — бархатным голосом спросила мисс Рикрофт.

— Безусловно, мэм, — церемонно ответил Туренин.

— И всё же вы выбрали свободу? — томно осведомилась Эмма.

— Считайте это прихотью чудаковатого русского, мэм!

— А вы тоже кназ? — вцепилась кузина Марьяны в Чугу.

Уловив смешливую улыбку мисс Дитишэм, Фёдор вывернулся:

— Я тоже направляюсь на Запад, мэм.

Потребовалось вмешательство Марион, чтобы вывести его с «линии огня».

В это время гомон, доносившийся из комнат, усилился, перебиваемый восклицаниями, и в гостиную вошли трое. Впереди шагал коренастый и плотный мужчина лет тридцати пяти, с лицом холёным и властным. Одет он был очень богато, всякая вещь на нём словно кричала: «Я дорого стою!»

Маленькие глаза коренастого, чуть навыкате, смотрели остро, как бы оценивающе, а тонкие губы кривились в снисходительной, слегка презрительной усмешке.

— Это сам Мэтьюрин Гонт, — шепнул князь, — здешний миллионщик, воротила с Уолл-стрит. Холодный и безжалостный, как спрут.

— Не совсем так, — проговорила мисс Марьяна. — Похоже, что Гонт получает искреннее удовольствие, когда разоряет своих жертв, а щупальца он запустил повсюду — в золотые рудники, в угольные шахты, в железные дороги…

Фёдор, впрочем, не слушал своих друзей. Его вниманием завладели двое, пристроившиеся к богачу. Пожилой человек своею окладистой бородой и ухватками напоминал купца какой-то там гильдии. Под ручку с ним ступала высокая, стройная девушка в платье цвета сёмги, отделанном по подолу чёрными плиссированными рюшами. Её золотистые волосы были заплетены в толстую косу и украшены ниточкой жемчуга.

Завидя эту молодую особу, Чуга испытал «сердечный укол» — уж больно лепа была девица. «Больно лепа…»

Воистину, великий, могучий русский язык бледнеет перед женской прелестью! Какими словами передать чудную гармонию плотского и духовного в фигуре младой красавицы, когда жадный глаз ухватывает пленительный очерк груди, узину талии, крутой изгиб бёдер и лишь потом замечает некий внутренний свет, словно отводящий похотливые взгляды? Как описать обаяние незнакомки, очарование её улыбки или выражение карих очей, то насмешливое, то с затаённым искусом?..

— Кто эта барышня? — выговорил помор.

Мисс Дитишэм внимательно посмотрела на него и ответила:

— Её зовут Наталья Саввишна Коломина. Она из Форт-Росса, [49] Русская колония на западном побережье Америки, примерно в 80 км к северу от Сан-Франциско. Основана в 1812 году, в 1841-м форт был продан Джону Саттеру, первопоселенцу из Швейцарии, основавшему в районе нынешнего Сакраменто колонию под названием Новая Гельвеция. что в Калифорнии. С нею дядя, Пётр Степанович Костромитинов, русский вице-консул в Сан-Франциско. [50] Реальное историческое лицо — «великоустюжский купеческий сын». — Помолчав, Марион добавила не без коварства: — Наталья помолвлена с мистером Гонтом.

— Да неужто? — буркнул Фёдор, чуя сильнейшее раздражение.

— Ага! — мило улыбнулась мисс Дитишэм.

Гости разбрелись по гостиной. Мужчины кучковались вокруг Гонта, словно придворные близ монарха, женщины разбрелись по парам. Мисс Коломина скучала в одиночестве.

Чуга приблизился к ней и слегка поклонился.

— Меня зовут Чуга, — сказал он на родном языке, — Фёдор Чуга.

— Вы русский? — воскликнула девушка.

— Из поморов мы.

— Очень приятно, Фёдор! А я — Наталья. Давно вы в Америке?

— Первый день, — признался Чуга.

— О-о! Это очень большая страна! — оживилась Наталья. — Россия, конечно, побольше, но я не выезжала дальше Новоархангельска. [51] Столица Русской Америки. Новоархангельск располагался на Аляске, ныне это Ситха. Папенька с маменькой мои из Москвы будут, а сама я родилась в Форт-Россе. Там, вообще, много наших…

— Никогда не был в Калифорнии, — улыбнулся Фёдор. — Расскажите, как там.

— Там здорово! — с чувством сказала Коломина. — Форт-Росс… он у залива Румянцева, а ещё там рядом река Славянка. [52] Залив нынче зовётся Бодега, а Славянка переименована в Рашен-ривер (Русскую реку). Ранча Петра Степановича — как раз на её южном берегу…

— Как-как? «Ранча»?

— Ну да! Мексиканцы-то всё по-своему лопочут, на «о» — ранчо, а мы по-нашенски. Ранча у Петра Степановича большая, её даже по-другому зовут — село Костромитиновское. Там у него и усадьба, и кажимы для бакеров… [53] Русские в Калифорнии укоренялись крепко, не подстраиваясь под инородцев, а их под себя прогибая. Кажим — это общественное здание у индейцев тлинкитов, что-то вроде мужского клуба; у русских — общежитие промышленных (так называли промысловых рабочих, охотников на морского бобра — калана). Бакеры — это те же вакеро, ковбои на мексиканский манер. Всё есть! Ранча Абросима Хлебникова почти рядом с заливом, мы её зовём «Хлебниковскими равнинами». А хозяйство Черных дальше всего от крепости, прозывается оно на всякий манер — и «Новая ранча», и «Равнина Черных», а сам Егор Леонтьич говорит по-простому: «Ранча Черных». Ещё там бостонец [54] «Бостонцами» русские поселенцы называли американцев. один есть, Купер его фамилия, тоже скот разводит. Он держит ранчу верстах в тридцати от нас, вверх по Славянке. И мексиканцы с коровами дело имеют — тот же дон Гомес… Но наших всё равно больше — Круковых, Кусковых, Шелиховых, Ротчевых. Коломиных…

Наталья пригорюнилась.

— Папенька мой в прошлом годе пропал, — вздохнула она. — Как отъехал на промысел, так и всё… Он чагу заготавливал — это мамонтовые деревья такие, [55] Мамонтовым деревом называли подвид секвойи. вышины громаднейшей и во много обхватов. Они всё по ущельям растут, а мы из них черепицу делаем чажную. Ох… Передал только с Харитоном Медведниковым писульку свою, что отъезжает срочно в Аризону, большой заказ, дескать, и всё на этом. Говорят, индейцы на его обоз напали, команчи дикие. Наши-то следопыты в тех местах побывали, останки отцова товарища нашли и фургоны пожжённые, а вот самого папеньки никто не видал. Вот и маюсь я, не знаючи, то ли жив он, то ли сиротою зваться пора…