Олег Велесов - Америкэен-Сити

— Кто стрелял?!

Грубый голос шерифа прошёлся по моим натянутым нервам как напильник по железу. Шульц стоял справа от меня, и мне пришлось развернуться, чтобы встать к нему лицом.

Он оказался хитрее, этот Шульц. Учитывая опыт нашей первой встречи, он пришёл с тремя помощниками, причём все трое были вооружены дробовиками и теперь держали меня под прицелом. Дробовик — страшное оружие. При стрельбе с близкого расстояния заряд картечи способен разорвать человека пополам, а уж три заряда… Шульц смотрел на меня, как бульдог на кошку. На кошку, которую зажали в угол и вынесли смертный приговор. Оставалось лишь спровоцировать драку, что, учитывая мой взрывной характер, сделать было не сложно.

— Это, конечно, ты, Росс! Почему-то везде, где ты появляешься, сразу возникают беспорядки. Придётся всё-таки арестовать тебя. Посидишь в камере месяц-другой, поумнеешь.

Я не собирался его разочаровывать, хотя прекрасно понимал всю невыгодность своего положения. В тот раз, в Вайоминге, когда я стоял один против банды Блекменов, шансы мои были ничуть не выше. Правда, у них не было дробовиков, только кольты, но зато их было пятеро.

— Тебе придётся сильно постараться, Шульц.

— Ты сумасшедший, Росс, — усмехнулся Шульц. — Нас четверо…

— Ничего, я выкопаю могилу побольше.

Я — самоубийца, и теперь этого никто не сможет опровергнуть. Что ж, видимо, такова моя планида — сгинуть бесславно в этом дрянном, богом забытом городишке. Обидно. Вроде только жить начал, о женитьбе задумался. Да и городишко-то, действительно, дрянь. Вот если б в Денвере или в Эль-Пасо, или, на худой конец, в Карсон-сити… Тогда об этом поединке слагали легенды! Говорили бы, какой я смелый, отважный и глупый, коль не побоялся выступить против четверых, трое из которых были с дробовиками… Ладно, не в славе счастье…

И тут мой взгляд упал на Беллу. Она по-прежнему стояла рядом со мной, сжимая в кулачке белый платок, и по-прежнему походила на белокурого ангела, такого нежного и прекрасного… Если я начну стрелять, они тоже начнут стрелять. Терять им есть чего. Но тогда пули могут попасть в Беллу. Белла! И зачем только она вышла следом за мной…

Я боялся шелохнуться. Любое моё движение, даже банальный чих, мог быть истолкован Шульцем как приглашение к перестрелке, и тогда случится непоправимое. Белла то ли не понимала что происходит, то ли не хотела отдавать меня на растерзание этой банде убийц с полицейскими значками. В любом случае, она стояла на линии огня и была отличной мишенью. В том, что Шульц не побоится выстрелить в девушку, я не сомневался. Потом всё можно будет списать на меня. Дескать, я первый начал перестрелку, не подумав о безопасности окружающих… И самое страшное — люди, зная мой характер, поверят этому…

— Отстань от него, Шульц! — разрезал темноту повелительный голос, и Шульц вздрогнул.

Голос принадлежал мадам Томпсон. Я догадался об этом. Никогда раньше я не слышал его, но догадался. И обрадовался. Хотя с чего хозяйке борделя защищать меня — не понял.

— Мадам Томпсон, занимались бы вы своими де…

— Отстань, говорю! — ещё жёстче повторила женщина. — Не тебе с ним тягаться. И вели своим псам опустить ружья. Может тебе не видно оттуда, но у меня в руках спенсер, и он направлен в твою сторону! Ты знаешь, Шульц, какие отверстия оставляют пули пятьдесят шестого калибра?!

Шульц знал, и теперь уже он боялся шелохнуться, а его дружки быстренько опустили дробовики.

— Вы забыли, мадам Томпсон, — вновь заговорил Шульц. — Я шериф этого города и я обязан…

— Я тебя не выбирала, Шульц! — резко ответила мадам Томпсон. — Так что заткнись и проваливай! А если ты ещё раз сунешь нос в моё кабаре или, не дай бог, посмеешь обидеть одну из моих девочек, я тебя найду и пристрелю как бешеную собаку! Ты никогда не нравился мне, Шульц, и мне будет приятно наблюдать за тем, как ты корчишься в луже собственной крови.

Мадам Томпсон не шутила. Она действительно собиралась сделать то, что обещала. Но Шульц не был бы Шульцем, если бы ушёл просто так.

— Не стоит нервничать, я ухожу, — и посмотрел на меня. — Поговаривали, что месяц назад апачи сняли с тебя скальп где-то в Моголлонах… Ты везучий, Лаки. Но везение твоё не вечно… Увидимся.

Он ушёл так же быстро, как и появился, а я долго вслушивался в звук его удаляющихся шагов и никак не мог снять напряжение с руки, застывшей возле кобуры. Кажется, впервые я почувствовал ответственность за чью-то жизнь — и это чувство мне не понравилось. Стыдно в таком признаваться, но против правды не пойдёшь.

— Он не посмел бы стрелять, — тихо сказала Белла, будто услышав мои мысли.

— Ещё как бы посмел, — ответила мадам Томпсон.

Я возвращался в гостиницу. Америкэн-Сити погрузился в темноту, и только огоньки в окнах домов да фонари возле салунов указывали мне путь. Людей не было. Добропорядочные обыватели давно разошлись по своим норам пить вечерний чай, а весёлые ковбои ещё не успели набраться виски, чтобы начать колобродить по улицам и переулкам, распевая похабные песенки. Представляю, какой концерт они устроят, когда дойдут до кондиции. Предстоящее родео сорвало с насиженных мест всю округу в радиусе сто миль, и ранчо ныне стояли пустые и холодные. Рай для скотокрада! Но скотокрады тоже сидели сейчас где-нибудь в барах, ибо тоже были людьми и тоже любили спорт. По неписанным законам прерий на время родео прекращались все войны, все раздоры, и никто, даже самые отъявленные головорезы не отваживались заниматься разбоем.

Я возвращался в гостиницу и думал, что завтра нам с Сюзанкой придётся здорово постараться, чтобы победить. Нам это было необходимо, иначе нас могли разлучить. В том смысле, что мою Сюзаночку, мою горлицу ненаглядную, мой свет в окошке банк мог отнять за долги. Я сильно сомневался, что за выделенный мне месяц я заработаю такую прорву денег иным способом, нежели победив в родео. Можно, конечно, ограбить этот самый банк, а потом вернуть ему его же деньги, но тогда я становился бандитом, чего мне ну никак не хотелось. Всю свою сознательную жизнь я стараюсь соблюдать законы, даже если они беззаконные, так что становиться преступником не в моих правилах. Тем более, в мои годы. Мне о доме думать надо… Эх, дом…

Она стояла возле дверей гостиницы и сверлила меня своими бесподобными голубыми глазами. Глазищами, я бы сказал. Два эдаких океана, в которых по случаю плохого настроения бушевала гроза. Или ураган. Или буря. А ещё лучше — шторм!

— Доброй ночи, мисс Макклайн, — делая реверанс, поздоровался я. Реверансы меня научил делать Гойко Мюллер, светлая ему память. Пару лет спустя, встав на собственный путь развития, я научил этому Сюзанну, а Сюзанка попыталась научить жеребца Вольфа Зонненберга. Жеребцу это не понравилось, Зонненбергу тоже. Нам пришлось стреляться, и после того как Зонненберга унесли на кладбище, я долго и совсем не вежливо объяснял Сюзанке, чтобы она ни с кем больше своими познаниями в области этикета не делилась. Мне кажется, Сюзанка меня не послушалась, ибо при встрече с очередным жеребцом она всегда сначала строит ему глазки, а потом кланяется, премило переступая передними ногами. Наверное, именно из-за этого у меня такое огромное количество недоброжелателей.