Патрик Витт - Братья Sisters

– Она сама, – сказал хозяин.

Старуха отволокла раму в дальний угол, где мы все могли полюбоваться необычным оттенком медвежьей шкуры. Затем, утерев пот со лба и тяжело ступая, женщина покинула комнату.

– Ваша служанка слишком стара для таких дел, – заметил я.

Мейфилд, покачав головой, возразил:

– Нет, она ураган. Пробовал я отправить ее на работу полегче и попроще, но она и слушать меня не стала. Обожает, в общем, тяжелый ручной труд.

– Что-то я не заметил на ее лице радости. Должно быть, старуха держит ее глубоко в себе?

– Мой тебе совет: выкинь ты эту чушь из головы.

– Не то чтобы она мне докучала…

– Зато ты докучаешь мне.

Тут вмешался Чарли:

– Как насчет награды за шкуру?

Мейфилд посмотрел на меня, затем на Чарли и швырнул через стол пять двойных орлов. Схватив монеты, Чарли отдал мне две. Я принял их и решил: пора кутить, кутить как никогда безумно. Деньги… Что наша жизнь без них? Жажда богатства у нас в крови, в самой душе.

Мейфилд тем временем позвонил в третий, самый большой колокольчик, и в коридоре послышались торопливые шаги. Я уже было приготовился, что на нас накинутся трапперы, ан нет. В комнату вбежало семь размалеванных шлюх: все в платьях с оборками и кружевами, все пьяные. Они тут же принялись за работу, то есть за нас, изображая любопытство, веселье, любвеобилие, похоть. Одна заговорила голосом маленькой девочки, видимо, так решив пробудить в нас желание.

Меня шлюхи быстро утомили, Чарли же, напротив, пребывал в наидобрейшем расположении духа. Его симпатия к Мейфилду росла на глазах. Внезапно в Мейфилде я увидел будущего Чарли, такого, каким братец станет, если проживет еще достаточно долго. И не соврал, не ошибся мертвый старатель: физиономии у Чарли и Мейфилда схожи, разве что Мейфилд старше, грузнее и алкоголя успел залить в себя вдвое больше. Как я мечтаю о мирной, размеренной жизни торговца, так Чарли желает бесконечного веселья и крови. Правда, не сам он станет лить эту кровь, он будет отправлять на убийство других, прячась за стеной вооруженных до зубов солдат, отсиживаясь в пропахшей духами комнате. И мясистые девицы станут подливать ему бренди в стакан и ползать по полу, визжа по-детски, задрав зад и пьяно трясясь от фальшивого смеха.

Мейфилд заметил, что я не предаюсь общему веселью как положено, с душой, и спросил, обиженный:

– Мои женщины тебя не устраивают?

– Нет, женщины – первый сорт.

– Тогда чего скис? Может, дело в бренди?

– И бренди у вас отменный, спасибо.

– Здесь накурено? Хочешь, я прикажу проветрить? Или тебе опахало?

– Не надо, все хорошо.

– Тогда в чем же дело? У тебя на родине принято недобро коситься на хозяина? – Мейфилд обратился к Чарли: – Честно признаться, я был в Орегоне, но как-то не интересовался его бытом.

– Что за дела привели вас в Орегон? – спросил Чарли.

– Сейчас уже не упомню. В юности меня часто посещали отчаянные мысли, и я гонялся то за одной мечтой, то за другой… В Орегоне, кстати, понес огромный убыток. Меня ограбили. Один хромец. Вы двое не хромаете, а?

– Вы сами видели, как мы вошли, – ответил Чарли.

– В тот момент я не обратил внимания. – Полушутливым тоном Мейфилд спросил: – Не соизволите ли встать и щелкнуть каблуками?

– Решительно возражаю, – ответил я.

– У нас обоих ноги крепкие и здоровые, – уверенно добавил Чарли.

– Но каблучками не щелкните? – спросил у меня Мейфилд.

– Да я скорее подохну.

– Какой недружелюбный, – заметил Мейфилд моему братцу.

– Сегодня – он, завтра – я, – ответил Чарли.

– Ну, сегодня мне больше нравишься ты, – заключил Мейфилд.

– Так что забрал у вас тот хромой? – спросил Чарли.

– Мешочек золотой пыли на двадцать долларов и кольт-патерсон с перламутровой рукояткой, которому вообще цены не было. Салун, в котором меня ограбили, назывался «Царственный боров». Вы, парни, как, бывали в нем? В малых городках дела идут то на лад, то под гору. Не удивлюсь, если этого салуна больше нет.

– Он стоит, как и стоял.

– У того хромца был при себе ножик с загнутым лезвием, по типу серпа.

– А, так это ж Робинсон, – вспомнил Чарли.

Мейфилд резко выпрямился.

– Как? Ты его знаешь? Уверен?

Чарли кивнул.

– Вашего хромца зовут Джеймс Робинсон.

– Ты что творишь? – спросил я у Чарли, и тот, пока Мейфилд возился с пером и чернильницей, записывая имя обидчика, ущипнул меня за бедро.

– Он так и живет в Орегоне? – затаив дыхание, спросил Мейфилд.

– Да, никуда он не делся. При нем все тот же кривой нож, а хромота давно прошла, временная хворь. Правда, сыскать Робинсона легко: все в том же салуне. Он сидит себе, пьет и откалывает шуточки, над которыми никто не смеется. Такие вот они глупые и неуместные.

– Частенько я его вспоминаю, – признался Мейфилд. Убрав перо в подставку, он сказал: – Я его тем же серпом и выпотрошу, а потом за собственные кишки подвешу.

Услышав обещание столь показательной расправы, я невольно закатил глаза. Кишки не выдержат и веса малого ребенка, не то что взрослого мужчины. Извинившись, Мейфилд пошел отлить, и мы с Чарли, улучив момент, пошептались.

– Какого хрена ты вот так запросто выдал Робинсона?

– Да он от тифа помер с полгода как.

– Помер? Ты уверен?

– Не сойти мне с места. В прошлый раз я навещал его вдову. Кстати, у нее искусственная челюсть. Ты не знал? Представляешь, прихожу к ней, а она такая вынимает зубы и кладет в стакан с водой. Меня чуть на месте не вырвало.

Мимо прошла шлюха. Она пощекотала Чарли за подбородок, и он мечтательным тоном произнес:

– Что скажешь, останемся здесь на ночь?

– Я за то, чтобы ехать дальше. Утром ты опять проснешься весь больной, и мы потеряем день. К тому же от Мейфилда я, кроме беды, ничего не жду.

– Если кому беда и грозит, так только самому Мейфилду.

– Беда есть беда. Лучше едем дальше.

Чарли покачал головой.

– Прости, братец, сегодня я расчехлю свой маленький томагавк и выйду на тропу войны.

В этот момент Мейфилд вернулся из туалета. Застегивая на ходу ширинку, он произнес:

– Что за дела? Никак знаменитые братья Систерс шепчутся у меня за спиной? Никогда бы не подумал…

А шлюх, этих кошечек, при нас в комнате оставил.

После трех стаканов бренди Чарли побагровел. Нализавшись до поросячьего визга, он стал расспрашивать Мейфилда о делах, об успехах. Говорил братец в почтительном тоне, что ему совсем не идет. Мейфилд отвечал рассеянно, ничего конкретного не сказав, но я все же понял: мужику подфартило, и вот он изо всех сил тратит кровные денежки.

Устав от притворных шуточек, я быстро напился. Ко мне на колени то и дело подсаживались шлюхи. Они дразнили меня, а потом, когда мой член твердел, смеялись (надо мной ли, над членом?) и спешили уделить внимание либо Чарли, либо хозяину. Помню, как я поднялся, чтобы поправить в штанах свое налитое кровью хозяйство, и заметил: хозяйства Чарли и Мейфилда в равной степени налиты кровью… Представляете, сидят себе джентльмены за будничной беседой, а в штанах у них, ни много ни мало, стояк.