Патрик Витт - Братья Sisters

Тут она вновь взяла меня под руку, и я, переполняемый гордостью, ощутил, каким упругим и уверенным стал мой шаг.

– Как вышло, что утром дверь в мою комнату была заперта? Вы наведывались ко мне ночью?

– Так вы не помните?

– Прошу прощения, нет.

– От этого мне только хуже.

– Объясните же, что произошло.

Чуть поразмыслив, бухгалтерша ответила:

– Если вы и правда желаете знать, что произошло, то вспомните все сами. Лишь напрягите память.

Тут ей в голову пришла некая мысль, и она рассмеялась, звонко и кристально чисто.

– Ваш смех что прохладная водица, – признался я.

Сердце в груди так и сжалось, на глазах чуть-чуть не проступили слезы… Странно, как на меня не похоже.

– Вы вдруг сделались таким серьезным, – заметила моя спутница.

– Ни капельки.

У края городка мы вновь прогулялись по настилу и пошли обратно в сторону гостиницы. Я подумал о комнате, в которой спал. Представил, как промялись подо мной матрас и простыни… И тут же вспомнил.

– Да это же тот, зареванный! – воскликнул я.

– Кто? – не поняла бухгалтерша. – Какой зареванный?

– Помните, я увидел в окно человека и сказал, будто мне его лицо знакомо? Так вот, пару недель назад мы с братом Чарли выехали из Орегона, и на пути нам попался мужичок. Он вел под уздцы коня, а сам топал пешком. Жутко опечаленный, он не принял нашей помощи. От горя совсем рассудком повредился.

– Вы не заметили, может, судьба его переменилась?

– Отнюдь.

– Вот бедняга.

– Рёва рёвой, а пешком он сюда быстро добрался.

Помолчав немного, бухгалтерша отпустила мою руку.

– Прошлой ночью вы говорили о некоем не терпящем отлагательств деле в Сан-Франциско.

Я кивнул.

– Мы ищем человека по имени Герман Варм. Он живет в Сан-Франциско.

– И зачем же вы его ищете?

– Варм совершил проступок, и нам поручено учинить над ним правосудие.

– Но вы не маршалы, так?

– Я бы даже сказал, наоборот.

Погрустнев, она задумчиво спросила:

– Так этот Варм совсем дурной человек?

– Не знаю, странный вопрос. Говорят, Варм – вор.

– И что же он украл?

– Что обычно крадут? Деньги, наверное.

Ну и сволочь же я, так соврать. Я поискал взглядом хоть что-нибудь, на что можно отвлечься. Нет ничего подходящего.

– Знаете, возможно, этот человек не украл ни цента.

Бухгалтерша опустила глаза, и я хохотнул.

– Ничуть не удивлюсь, если нас отправили за абсолютно невинным человеком.

– Значит, обычно вы гоняетесь за теми, кого сами считаете невиновными?

– В моей профессии обычного мало. Что-то мне расхотелось говорить о моей работе.

Бухгалтерша будто не слышала меня.

– Работа вам нравится? – спросила она.

– Работы разные бывают, и я много профессий повидал. Какие-то кажутся чистой забавой, другие – адом земным. – Я пожал плечами. – Любой труд становится уважаемым, если за него достойно платят. Как по мне, решать чью-то судьбу – большая ответственность.

– Вы же просто людей убиваете.

Я-то думал, она не поймет, в чем именно состоит мой промысел, но она догадалась. Не пришлось объяснять.

– Ну, если вам угодно, – ответил я.

– Вы не думали бросить это занятие? – спросила она.

– Честно, подумывал.

Бухгалтерша снова взяла меня под руку.

– А что после? После того как вы разберетесь с этим Вармом?

И я поведал ей:

– Мы с братом живем в домике, недалеко от Орегона. Место славное, однако дом – сущая развалина. Я бы переехал, да все не найду время подыскать себе новое пристанище. Чарли очень любит заводить знакомства с сомнительными типами, у которых напрочь отсутствуют чувство времени и уважение к чужому сну. – Бухгалтершу мой ответ обеспокоил, и я спросил: – А к чему, собственно, вы интересуетесь?

– Надеюсь снова вас увидеть.

В груди заныло, как в свежем синяке, и я подумал: вот я кретин!

– Ваши надежды сбудутся.

– Покинув наш городок, вы вряд ли уже сюда вернетесь.

– Вернусь, даю слово.

Женщина не поверила или поверила, но только отчасти. Глядя мне в лицо, она попросила снять сюртук, что я и сделал. Тогда она вытянула из складок платья ленту ярко-синего шелка и повязала мне ее через плечо, стянув концы в опрятный узел. Отступив на шаг, она, такая грустная и прекрасная, полюбовалась на меня влажными от слез глазами. Веки ее набрякли под слоем пудры и гнетом застарелой болезни. Я молчал – что тут сказать? – накрыл узелок ладонями.

Бухгалтерша наказала мне:

– Всегда и всюду носите бант, как я повязала его. Увидев его, вспоминайте обо мне и данное вами обещание вернуться. – Похлопав по банту, она улыбнулась и спросила: – Ваш брат будет ревновать?

– Захочет узнать подробности.

– Ну разве не милый бант?

– И блестит очень ярко.

Я надел сюртук и застегнулся. Она прижалась ко мне и обняла, слушая, как бешено колотится у меня в груди сердце. Затем мы распрощались, и женщина вернулась в гостиницу. Но перед этим я успел уронить ей в кармашек юбки сорок долларов, полученных от Мейфилда. Я крикнул вслед, что на обратном пути обязательно заеду к ней, однако моя дама не ответила.

Я постоял немного в одиночестве, прислушиваясь к безумному хороводу в голове: мысли кружились, вертелись, выстреливали, как искры, и гасли. Сейчас не хотелось возвращаться в комнату, хотелось побыть на воздухе. В стороне от главной улицы стоял ряд домов. К ним я и отправился.

У чудного свежеокрашенного домика перед огороженным двором я встретил девочку лет семи-восьми, одетую в премиленькое платьице, шляпку и башмачки. Она стояла, будто кол проглотила, прямо и неподвижно, сжав кулачки и глядя на домик неприязненно, если не злобно. Нахмурившись, девочка плакала. Не навзрыд, однако, а тихо, спокойно, почти молча. Я подошел ближе и спросил: в чем дело. Девочка ответила, мол, ей приснился кошмар.

– Вот прямо только что приснился? – переспросил я и глянул на высоко взошедшее солнце.

– Ночью, – пояснила девочка. – Но я забыла его и вспомнила только сейчас, когда собаку увидела.

Она ткнула пальчиком в сторону жирного пса, что дремал по ту сторону забора. Рядом – ничего себе! – лежала его лапа. Хотя нет, постойте. Это же бедрышко ягненка или теленка. Собаке бросили кость, чтобы грызла. На косточке еще осталось мясцо и хрящики. Если не присматриваться, то и правда похоже на оторванную собачью лапу. Улыбнувшись, я произнес:

– Я уж было подумал, что песик без ноги остался.

Утерев слезы, девочка ответила:

– Так он и остался.

Покачав головой, я ткнул пальцем в сторону пса.

– Он просто поджал лапку, видишь?

– Ошибаетесь. Вот, глядите.

Она свистнула, и пес поднялся на ноги, которых у него и правда оказалось три. Ближайшая к кости, лежащей на земле, правда отсутствовала, но видно было, что лапки пес лишился давно. Примерно с год назад. Сбитый с толку, я все же взялся объяснять ребенку: