Кормак Маккарти - За чертой

Вот она уже под суком, но он все тянет, пока ее передние лапы не начали уже чуть не повисать в воздухе, тут он чуть-чуть веревку потравил и привязал в сторонке, стоит смотрит. Она оскалила зубы, повернулась и попыталась отойти, но не смогла. Казалось, она озадаченно соображает, что делать дальше. В результате подняла раненую ногу и стала зализывать.

Вернувшись к костру, он покидал в него все дрова, которые собрал. Потом вынул из седельной сумки флягу и один из последних сэндвичей, снял с него обертку и пошел с флягой и куском бумаги снова к волчице.

Она внимательно за ним следила, пока он рыл в мягком торфе ямку, наблюдала, как он утаптывает ее каблуком. Затем он расстелил в углублении бумагу, придавил камнем и из фляги налил воды.

Отвязал веревку и дал слабину, одновременно отходя. Все это под ее неотступным взглядом. Он отошел еще на несколько шагов и сел на корточки, не выпуская веревку. Она посмотрела на огонь, потом на него. Села, облизнула намятые веревкой челюсти. Он встал и, подойдя к ямке, налил туда еще воды, поплескал ею вокруг. Потом завинтил пробку фляги, немного еще постоял у ямки, отошел и сел. Они смотрели друг на друга. Уже было почти темно. Она встала, понюхала воздух, словно мелко-мелко подталкивая что-то носом. Затем начала подходить.

Дойдя до воды, нерешительно понюхала ее и подняла голову глянуть на него. Снова посмотрела на костер и на коня, неясной тенью маячившего за ним. В темноте ее глаза сверкали. Опустила нос, понюхала воду. От него при этом не отводила глаз, таких светящихся, что, когда она опускала голову и пила, отражение горящих глаз появлялось в темной воде, возникая, словно какое-то ее другое «я», иная волчья сущность, свойственная земле как таковой и таящаяся в каждом тайном месте, вплоть даже до фальшивых водопоев вроде этого, чтобы волчица всегда имела на земле поддержку и никогда не была полностью одинока и оставлена в этом мире.

Он сидел на корточках и наблюдал за нею, держа веревку в обеих руках. Как человек, которому вверено нечто такое, чему он и применения толком не знает. Выпив все досуха, она облизнулась, посмотрела на него, после чего потянулась и понюхала фляжку. Фляжка упала, волчица отпрянула и попятилась на свое место под суком, там села и снова начала зализывать ногу.

Выбрав у нее над головой слабину веревки, он привязал ее, потом пошел обратно к костру. Повернув вертел с кроликом, достал кроличью шкурку с кусочками мяса, вернулся и положил перед ней. Раскрыл и расправил шкурку по земле, а потом, отвязав и дав веревке слабину, отошел с ходовым концом в сторону.

— Ну что же ты. Давай.

Она наклонилась и понюхала воздух.

— Это кролик, — сказал он. — Есть подозрение, что кролика ты прежде не едала.

Он ожидал увидеть, как она набросится, но нет. Тогда он по дыму от костра определил направление ветра, опять собрал куски в шкурку и перенес туда, где она была бы от волчицы с наветра, — и все это опять держа сверток в одной руке, а веревку в другой. Положил шкурку наземь и отошел, но волчица по-прежнему не двигалась.

Он обошел вокруг, опять привязал веревку в недоступном месте и возвратился к костру. Кролик на вертеле наполовину сгорел, наполовину остался сырым, но он сел и съел его, после чего при помощи ножа смастерил намордник из поясного ремня и двух длинных полос кожи, которые вырезал из седельного тебенька — широкого и мощного тисненого крыла-подколенника. Отдельные части соединял посредством прорезей и кожаных завязок, время от времени бросая взгляд на волчицу, лежащую свернувшись под деревом с веревкой, уходящей вертикально вверх.

— Чует мое сердце, ты только и ждешь, когда я засну, — сразу начнешь изыскивать способ оторваться, — сказал он.

Она подняла голову и посмотрела на него.

— Да, да, — сказал он. — Это я с тобой говорю.

Когда намордник был готов, Билли повертел его в руках, испробовал пряжку. Ну, вроде бы нормально. Сложил и убрал нож, сунул намордник в задний карман; вынув из седельной сумки последние пиггинстринги, повесил их на себя, продернув в шлевку на брюках, а лошадиные путы сунул в другой задний карман. Потом пошел туда, где был привязан конец веревки лассо. Волчица поднялась и встала в ожидании.

Он медленно начал подтаскивать ее за ошейник. Она забила по веревке лапой, пробовала ухватить зубами. Пытаясь ее успокоить, он заговорил с ней, однако тщетно, и тогда он просто подтащил ее волоком и, задвоив часть веревки, закрепил ее узлом с таким натяжением, чтобы волчица стояла чуть не подвешенная, почти касаясь сука головой. Затем упал на землю и подполз туда, где она стояла, вертясь на месте и пытаясь освободиться, и связал лошадиными путами задние ноги волчицы; в путы вдел и привязал свободный конец веревки лассо, после чего выкатился из-под волчицы, поднялся и задом стал отходить. Узел распустил и, потравливая привязанный к ошейнику конец веревки одной рукой, другой стал подтаскивать ее за ноги к себе. «Если бы это кто-нибудь увидел, — сказал он ей, — меня бы тут же утащили в желтый дом, предварительно взнуздав примерно таким же манером».

Когда волчица оказалась обездвижена, он вынул из кармана вторую веревку от лошадиных пут и привязал ее задние ноги к сосенке, которую и прежде уже использовал в качестве крепительной тумбы, после чего, отвязав конец веревки лассо от задних ног, сложил ее кольцами и перекинул через плечо. Едва волчица почувствовала, что веревка ослабла, она попыталась встать и зубами принялась рвать путы. Он ее снова повалил и пошел обходить широкой дугой, пока не смог дотянуться до сука, через который была перекинута веревка. Бросив свободный конец веревки через сук в обратном направлении, он снял с него веревку, отошел и растянул волчицу по земле уже горизонтально.

— Я знаю, ты думаешь, я собираюсь убить тебя, — сказал он. — Но это не так.

Он привязал веревку лассо еще к одной сосенке и, вынув пиггинстринг из брючной шлевки, подошел к волчице, которая лежала вся напряженная, дрожа и задыхаясь. Сделал петлю и попытался набросить ее волчице на нос. Вторая попытка кончилась тем, что та схватила шнурок зубами. А он стоял и ждал, когда она отпустит. Волчица следила за ним желтым глазом.

— Отпусти, — сказал он.

— Так. Хорошо, — сказал он. — А теперь давай-ка без глупостей.

Но это он говорил уже не с волчицей.

— Потому что, если она до тебя доберется, — сказал он, — от тебя не найдут даже пуговиц.

Когда выяснилось, что пиггинстринг она отпускать не хочет, он взялся за веревку, привязанную к ее ошейнику, и натянул так, что перекрыл ей воздух. Затем схватил пиггинстринг и, по-прежнему держа веревку туго натянутой, сделал петлю и набросил волчице на щипец, заставил ее закрыть пасть и, сделав вокруг ее челюстей шнуром три оборота, завязал его узлом и только тогда вновь ослабил веревку. Сел. Огляделся. Костер уже еле теплился, стало темновато.