Кормак Маккарти - Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Дверца плохо закрывается. Тебе куда?

В Сан-Антонио.

Ну а я в Брейди. Так что не до конца, но подброшу.

Спасибо.

Торгуешь скотом?

Не понял.

Шофер кивнул в сторону саквояжа с ремнями и медными застежками:

Скотом, говорю, торгуешь? У них такие же.

Нет, просто другого нет.

А я подумал, не торгует ли парень скотом. И давно там стоял?

Да нет, пару минут.

Шофер показал правой рукой на приборную доску, где светился оранжевый диск:

Вон печка. Вот только греет так себе. Чувствуешь?

По-моему, греет. И неплохо.

Шофер махнул левой на серый зловещий рассвет:

Видишь?

Угу.

Ненавижу зиму. Ума не приложу, какой от зим толк. А ты не из разговорчивых, верно?

Вроде бы нет.

Полезная черта.

Через два часа показался Брейди. Проехав через весь город, шофер высадил Джона-Грейди на противоположной окраине.

Во Фредриксбурге оставайся на Восемьдесят седьмом шоссе, а то, если попадешь на Девяносто второе, тебя за милую душу увезут в Остин. Понял?

Да. Большое спасибо.

Джон-Грейди захлопнул за собой дверцу, шофер махнул ему рукой, развернул грузовик и укатил. На шоссе показался еще один грузовик. Джон-Грейди проголосовал и, когда машина остановилась, залез в кабину.

Тебе куда? — спросил водитель.

Пока ехали по округу Сан-Саба, пошел снег. Снег шел и на плато Эдвардса, сек беленые стены домов в Балконесе. Джон-Грейди смотрел перед собой. Вовсю трудились дворники, вокруг играла метель. Края черного асфальтового полотна подернулись белым пушком, а мост через реку Педерналес обледенел. Ее зеленые воды медленно уползали вдаль мимо темных прибрежных деревьев. На мескитах вдоль шоссе повисли белые грозди, будто это акации в цвету. Шофер сидел за рулем чуть сгорбившись, что-то тихо напевая себе под нос. В три часа они въехали в Сан-Антонио. Метель бесчинствовала с прежней силой. Джон-Грейди поблагодарил шофера, выбрался из кабины и пошел по улице. Увидев кафе, завернул в него, подошел к стойке, сел на табурет, а саквояж поставил на пол рядом. Взял с подставки меню, раскрыл его, перевел взгляд на часы на стене. Официантка поставила перед ним стакан воды.

Здесь время такое же, как и в Сан-Анджело?

Так и знала, что ты начнешь с дурацкими вопросами приставать! По тебе это сразу видно.

Так как все-таки насчет времени?

А я почем знаю? В жизни не бывала в Сан-Анджело. Есть что-нибудь будешь?

Дайте мне, пожалуйста, чизбургер и шоколадный коктейль.

Ты на родео приехал?

Нет.

Время тут такое же, сказал мужчина, одиноко сидевший у другого конца стойки.

Джон-Грейди поблагодарил его, а тот повторил еще раз, что да, мол, время тут такое же.

Официантка записала заказ Джона-Грейди в блокнотик и удалилась.

Раз приехал, значит надо, себе под нос пробормотал Джон-Грейди.

Он бродил по городу под снегопадом. Стемнело рано. Постоял на мосту Коммерс-стрит, глядя, как снег падает в темную воду и бесследно в ней растворяется. Припаркованные машины обзавелись белыми шапками. С наступлением темноты движение транспорта почти полностью прекратилось. Только изредка, на снегу почти не шурша шинами, проезжало такси или грузовик с включенными фарами, свет от которых еле-еле пробивал белую пелену. Отыскав на Мартин-стрит отделение Уай-Эм-Си-Эй, Джон-Грейди снял номер за два доллара. Поднялся на второй этаж, вошел в номер, стащил сапоги, поставил их сушиться к батарее, потом снял и развесил носки, бросил куртку на стул, а сам растянулся на кровати, накрыв лицо шляпой.

Без десяти восемь он стоял у театральной кассы в чистой рубашке и с деньгами в кулаке. За доллар двадцать пять центов приобрел билет в третьем ряду балкона. Девушка-кассирша уверила его, что оттуда все отлично видно.

Он поблагодарил ее, отдал билет капельдинеру, который проводил его до устланной ковром лестницы и вернул билет. Джон-Грейди поднялся наверх, отыскал свое место и сел, положив шляпу на колени. Театр был заполнен наполовину. Когда огни стали гаснуть, его соседи начали вставать и перебираться в партер. Тут подняли занавес, на сцене появилась его мать и заговорила с женщиной, сидевшей в кресле.

В антракте Джон-Грейди надел шляпу и спустился в фойе. Спрятавшись в нише с позолоченными стенами, он свернул сигарету, а потом долго стоял, упершись в стену подошвой, и курил, а проходившие мимо зрители поглядывали на него с удивлением. Одну штанину он подвернул и время от времени стряхивал мягкий светлый пепел в углубление получившейся манжеты. Замечая мужчин в таких же, как у него, шляпах, Джон-Грейди молча кивал им, а они ему. Затем свет в фойе померк, и Джон-Грейди вернулся в зал.

Он сидел, поставив локти на спинку переднего кресла и подперев подбородок кулаками, и сосредоточенно следил за происходящим на сцене, в душе надеясь, что пьеса объяснит ему что-то важное об этой жизни, растолкует, что собой представляет окружающий мир, но его надежды оказались напрасными. Пьеса была начисто лишена какого-либо смысла. Когда в зале снова вспыхнул свет, публика зааплодировала. Мать вышла поклониться публике раз, другой, третий, потом все актеры выстроились на сцене и, взявшись за руки, тоже принялись кланяться. Затем занавес опустился, и зрители стали расходиться. Джон-Грейди долго сидел в пустом зале, потом надел шляпу и вышел на холодную улицу.

Утром он отправился в город позавтракать. На улице было темно и ноль градусов. В Тревис-парке лежал пушистый снежный ковер толщиной в фут. Единственное работавшее кафе оказалось мексиканским. Джон-Грейди заказал яичницу и кофе и стал просматривать газету. Он думал, что найдет там упоминание о спектакле и о матери, но и тут его надежды не сбылись. Кроме Джона-Грейди, в кафе посетителей не было. Обслуживала его юная мексиканочка. Когда она поставила перед ним тарелку, он отложил газету в сторону и отодвинул чашку.

¿Más cafe? [13] Еще кофе? (исп.)

Sí por favor [14] Да, пожалуйста (исп.) . .

Она принесла кофе:

Hace mucho frío [15] Как похолодало! (исп.) .

Bastante [16] Да уж (исп.) . .

Джон-Грейди шел по Бродвею, сунув руки в карманы и подняв воротник от ветра. Зайдя в отель «Менгер», сел в кресло в вестибюле и, закинув ногу на ногу, развернул газету.

Около девяти в вестибюле появилась мать под руку с каким-то мужчиной в костюме и расстегнутом пальто. Они вышли на улицу, сели в такси и уехали.

Джон-Грейди долго сидел в кресле. Потом встал, сложил газету, подошел к конторке. Портье вопросительно на него посмотрел.

А в каком номере у вас остановилась миссис Коул?

Коул?

Да.

Минуточку.

Портье стал просматривать регистрационный журнал, потом покачал головой:

Нет, такой у нас нет.

Спасибо, сказал Джон-Грейди.