Джеймс Фенимор Купер - Последний из могикан

Невдалеке от утеса виднелась легкая пирога разведчика; она неслась по реке, очевидно, под управлением какого-то невидимого пловца. Когда Соколиный Глаз увидел это, он мгновенно вскинул ружье и спустил курок; сверкнула искра кремня, но ствол не ответил выстрелом.

– Поздно! Слишком поздно! – воскликнул Соколиный Глаз и с отчаянием уронил ружье на землю. – Этот злодей миновал быстрину, и, даже если бы у нас был порох, я не мог бы остановить его пулей.

Между тем предприимчивый гурон приподнял голову из-за борта пироги и, скользя по течению, взмахнул в воздухе рукой. Из его груди вылетел победный клич; из леса ему ответили завывания, смех и свирепые крики.

– Смейтесь, дети сатаны! – пробормотал разведчик, садясь на выступ скалы. – Самые меткие ружья, лучшие три ружья в этих лесах, теперь не опаснее прошлогодних оленьих рогов!

– Что же теперь делать? – спросил Дункан. – Что с нами будет?

Вместо ответа Соколиный Глаз только провел пальцем вокруг темени, и это движение было до того красноречиво, что никто из видевших жест разведчика не мог усомниться в его значении.

– Нет-нет, наше положение не может быть так безнадежно! – воскликнул молодой майор. – Гуроны еще не здесь, у нас есть возможность укрепить пещеры и помешать им высадиться.

– А какими средствами, спрошу я вас? – послышался вопрос Соколиного Глаза. – Стрелами Ункаса или слезами девушек? Нет-нет, вы молоды, богаты, у вас есть друзья, и я понимаю, что в ваши лета тяжело умирать. Но, – прибавил он и перевел взгляд на могикан, – не следует забывать, что мы с вами белые. Покажем жителям этих лесов, что белые так же бесстрашно проливают свою кровь, как и краснокожие, когда наступает их последний час!

Дункан посмотрел по направлению взгляда разведчика; поведение индейцев подтвердило его самые ужасные опасения.

Чингачгук в гордой позе сидел на обломке скалы; он положил на камень нож и томагавк, снял с головы орлиное перо и приглаживал единственную свою прядь волос, как бы приготовляя ее для последнего, ужасного назначения. Лицо индейца было спокойно, хотя и задумчиво; его темные глаза мало-помалу теряли воинственный блеск и принимали выражение бесстрастия и готовности к смерти.

– Я не верю, чтобы наше положение было совсем безнадежно, – повторил Дункан. – Каждую секунду может подойти помощь, и я не вижу ни одного врага. Им надоела борьба, во время которой они подвергаются слишком большой опасности, не видя впереди достаточных выгод.

– Может быть, через минуту… через час эти змеи подкрадутся к нам. В это самое мгновение они способны лежать и слушать нас, – сказал Соколиный Глаз. – Чингачгук, – прибавил он на языке делаваров, – брат мой, мы с тобой вместе бились в последний раз… Теперь макуас будет торжествовать при мысли о смерти мудрого могиканина и его бледнолицего друга, чьи глаза видят ночью так же, как и днем.

– Пусть жены мингов плачут над своими убитыми! – с непоколебимой твердостью и гордостью ответил индеец. – Великий Змей могикан свернул свои кольца в их вигвамах, отравил их победные клики плачем и стонами детей, отцы которых не вернулись домой. С тех пор как растаял последний снег, одиннадцать воинов уснули навеки вдали от могил своих праотцев, и никто не скажет, где они пали, после того как язык Чингачгука замолкнет навеки. Пусть обнажатся острые ножи макуасов, пусть взовьются в воздух их самые быстрые томагавки, потому что величайший враг мингов попался в их руки… Ункас, последний побег благородного дерева, позови этих трусов, прикажи им поторопиться.

– Они отыскивают своего умершего соплеменника там, среди рыб, – ответил тихий, мягкий голос молодого вождя. – Гуроны плывут вместе со скользкими угрями. Как спелые плоды, падают они с ветвей деревьев, а могикане смеются.

– Ого! – пробормотал Соколиный Глаз, который с глубоким вниманием слушал речь туземцев. – Пожалуй, их насмешки ускорят месть макуасов. Но я белый, без примеси индейской крови, а потому мне подобает умереть смертью белого, то есть без брани на устах и без горечи в сердце.

– Да зачем же умирать? – произнесла Кора, отступая от скалы, к которой ее приковало чувство ужаса. – Путь открыт со всех сторон. Бегите в лес и просите Бога помочь вам. Идите, храбрые люди, мы и так уж слишком многим обязаны вам и не должны заставлять вас делить с нами несчастье.

– Плохо вы, леди, знаете хитрых ирокезов, если думаете, что они не отрезали все пути к отступлению в лес, – ответил Соколиный Глаз и тотчас же простодушно прибавил: – Конечно, если бы мы пустились вплавь вниз по реке, течение скоро унесло бы нас на расстояние, не доступное ни для их выстрелов, ни для звуков их голосов.

– Попытайтесь же спастись вплавь! Зачем оставаться здесь и увеличивать число жертв! – в порыве великодушия сказала Кора.

– Зачем? – повторил разведчик, гордо оглядываясь кругом. – Затем, что человеку лучше умереть со спокойной совестью, чем до конца жизни мучиться раскаянием. Что скажем мы Мунро, когда он спросит нас, где мы оставили его дочерей?

– Подите к нему и скажите, что вы пришли за помощью для них, – сказала Кора и подошла к разведчику. – Скажите, что гуроны ведут его дочерей к северным пустыням, но что их можно еще спасти, если поторопиться. Если же, несмотря на все это, Господу будет угодно, чтобы помощь опоздала, принесите отцу… – голос Коры задрожал, и она с трудом подавила слезы, – наше благословение, последние молитвы, привет, полный любви…

По суровому, обветренному лицу разведчика пробежала судорога, и, когда Кора замолчала, он оперся подбородком на руку, как бы в глубоком раздумье над ее словами.

– В этих речах есть некоторая доля смысла, – сорвалось наконец с его дрожащих губ. – Чингачгук, Ункас! Слышите вы, что говорит черноглазая девушка?

И он заговорил со своими товарищами на делаварском наречии. Хотя речь разведчика текла медленно, спокойно, в его тоне звучала твердая решимость. Старший могиканин слушал в глубоком молчании и, по-видимому, взвешивал слова своего товарища, точно осознавая их огромное значение. После минутного колебания Чингачгук в знак согласия махнул рукой и сказал по-английски «хорошо» с такой выразительностью, которая свойственна только голосу индейцев. Потом, засунув за пояс свой нож и томагавк, воин медленно подошел к краю скалы, наименее заметному с берегов реки. Тут он постоял мгновение, многозначительно указал на лес внизу, произнес несколько слов на своем языке, точно определяя намеченный им путь, бросился в воду, нырнул и скрылся из глаз наблюдателей.

Разведчик немного задержался, чтобы сказать несколько слов Коре, которая с облегчением вздохнула, увидев, как подействовали ее слова.