Джек Хиггинс - Гнев Божий

— Иди своей дорогой, детка, и не ищи себе неприятностей.

К моему удивлению, Виктория улыбнулась полковнику, затем мне и быстро покинула тюремный дворик.

— Да, друзья мои, в этой жизни надо пользоваться любым случаем, чтобы сытно поесть. Неизвестно, удастся ли это сделать завтра.

С этими словами полковник повернулся и зашагал обратно к арке, из тени которой он так неожиданно появился.

Мой отец, последовательный фениев [3] Фении — член ирландского тайного общества, боровшегося за освобождение Ирландии от английского владычества. , умер в английской тюрьме от туберкулеза, оставив меня на попечение деда, Микина Бауна Кифа из местечка Страдбалл графства Керри.

Я никак не мог понять, почему деда все звали Малышка Белый Майкл. Это совсем не вязалось с его внешним видом. Правда, с детства у него были белые как снег волосы, но и после того, как он вырос до шести с половиной футов, это прозвище от него так и не отлипло. Он был этаким добрым гигантом с большим пристрастием к выпивке. Когда дед был помоложе, в пьяных драках ему равных не было. Я и сам был свидетелем того, как он однажды легко разделался с шестью напавшими на него крутыми ребятами.

Итак, я воспитывался в графстве Керри на ферме, где выращивали лучших в Ирландии лошадей. Место, где прошло мое детство, я не променял бы ни на какое другое. Да и вряд ли подобное можно сыскать. В этой глуши стояла такая тишина, что можно было услыхать лай собак из соседнего графства. В утренние часы и при закате солнца воздух наполнялся божественно-сладкими запахами. У времени, казалось, не было ни начала, ни конца. Так продолжалось до тех пор, пока дед не решил, что я уже достаточно поумнел, и не определил меня к иезуитам в Нокбри в надежде сделать из меня образованного, а может быть, даже и воспитанного человека.

Когда меня приняли в медицинский колледж, не говоря уж о том времени, когда по его окончании я поступил в университет, человека более гордого, чем мой дед, не существовало. Правда, врожденного чувства гордости в нашей семье было не занимать. Не закончив университета, я отправился в Дублин, чтобы постичь искусство врачевания, и встретил там человека по имени Майкл Коллинз, который круто изменил мою жизнь.

После Пасхального восстания по его настоянию я вернулся в университет до наступления подходящего момента. В университете я пробыл несколько лет. В часы учебы — студент-медик, лучшей ширмы для себя я придумать не мог, а в свободное время — член вооруженной группы. Эммет Одж Киф — он же Эдмунд Киф. Майкл Коллинз называл меня своей левой рукой, и одному только Богу известно, скольких врагов я уничтожил. Делал ли я это ради него или во имя Ирландии, зависит от того, как на это смотреть.

В течение первых трех дней нашего заключения я раскрыл Ван Хорну кое-какие факты моей биографии. Дело в том, что священник стал вызывать у меня определенные симпатии, так как в чем-то напоминал любимого деда. Во всяком случае, нам с Ван Хорном не оставалось ничего, лишь вести разговоры, чтобы хоть как-то убить время первых дней пребывания в тюрьме.

Виктория больше не приходила — Бонилла после своего неожиданного появления в тюремном дворе выставил под нашим окном охранника, и в результате мы остались без продуктов. В конце концов мы дошли до того, что стали есть ту бурду, которую приносили нам в эмалированном ведре на обед.

Уже три дня мы питались этой отвратительной баландой, которая любого могла сделать раздражительным. Это я впервые почувствовал на священнике. Было еще светло, когда Ван Хорн, стоя у окна и пытаясь глотнуть свежего воздуха, вдруг неожиданно повернулся ко мне. Он явно хотел выместить на ком-нибудь охватившую его злобу.

— Слышал, что вы, ирландцы, за один раз не могли собрать против англичан более десятка тысяч бойцов. Почему же остальные жители Ирландии вас не поддержали?

Я понял, что Ван Хорну почему-то хочется меня задеть, и не поддался на провокацию.

— Для остальных у нас не было оружия.

— Да брось, Киф! — рассмеялся он и вытер старой тряпкой с лица пот. — Я думаю, что тем парням, взявшим, подобно тебе, винтовки в руки, просто нравилось убивать людей. Вы от этого получали такое же удовольствие, что и подростки при игре с настоящим оружием.

— Может, ты и прав, — весело сказал я, вынимая из мятой пачки «Артистас» последнюю сигарету.

Мой ответ раздосадовал священника, и он, нахмурив брови, спросил:

— Я где-то вычитал, что каждый ирландец при встрече с полицейским был обязан поднять руки вверх. Было также много случаев, когда прохожих убивали выстрелом в спину. Но ведь стреляли с обеих сторон? Это правда?

— Думаю, именно так и происходило.

— А я могу поклясться, что это правда.

Теперь было видно, что Ван Хорн пришел в ярость.

— Скольких ты, Киф, угробил ради этого своего проклятого дела?

— Столько, сколько нужно, мистер Ван Хорн, — ответил я ровным голосом.

Он, словно огромный свирепый бык, готовый броситься на противника, сердито посмотрел на меня. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы в этот момент в двери нашей камеры не лязгнул замок.

В камеру с решительным видом вошел лейтенант Кордона. На нем была свежевыглаженная военная форма цвета хаки, в тусклом свете поблескивали тщательно начищенные сапоги.

— Да пусть я ослепну, если это не солдат! — воскликнул Ван Хорн. — Только не говорите, что нам наконец начинают оказывать почести.

— Вам окажут нечто большее, уверяю вас, — ответил Кордона и указал нам на дверь.

Звеня кандалами, мы прошли по мощенному булыжником дворику, в котором стояли солдаты. Войдя в арку и пройдя по крытой галерее внутреннего дворика, мы оказались в небольшом, огороженном со всех сторон саду. В саду бил фонтан, рядом росло пламенеющее в ярком цветении дерево. На террасе в плетеном кресле отдыхал Бонилла.

Как и на Кордоне, на нем была хорошо сшитая военная форма и начищенные до безукоризненного блеска сапоги. Выглядел он весьма прилично и по-военному строго. Бонилла приказал Кордоне ввести нас внутрь, а сам, поднявшись из кресла и перешагнув через подоконник раскрытого настежь окна, оказался вместе с нами в комнате, скудно обставленной мебелью.

Судя по всему, это был рабочий кабинет полковника. В нем стоял письменный стол, рядом стул, а в углу — узкая железная койка, на стене висели крупномасштабные карты района, и больше ничего.

Бонилла сел за стол, вставил в зубы сигару. Кордона поспешно протянул ему зажженную спичку. Полковник откинулся на спинку стула и уставился на нас. Выдержав долгую паузу, он наконец заговорил:

— Да, вы как нельзя лучше дополняете друг друга. Это просто удивительно. Два мошенника вместе.