Евгений Костюченко - Граф Орлов, техасский рейнджер

Капитан снисходительно кивнул в ответ, но не стал называть себя. Похоже, что в этом и не было необходимости, потому что материальный радикал уже развалился на стуле за соседним столиком и перешел ко второй части своего выступления.

Вы явно рассчитываете, что расторопные официанты сейчас сбегутся к вашему столику, чтобы принять заказ и в ту же секунду его исполнить. Эти расчеты беспочвенны, святой отец. Вы исходите из ложных посылок. Вам представляется, что официанты видят смысл своей жизни в том, чтобы угождать всякому, сюда входящему. Но поверьте, они иначе представляют себе свое предназначение. Предназначение официанта — опустошить ваш кошелек и набить свой. Но вы, святой отец, не позволите ему осуществить свою жизненную функцию. Самое дорогое, что вы позволите себе заказать в этом заведении — это стакан воды. Потому что воду здесь подают бесплатно. Неудивительно, что из троих бездельников, которые сейчас прячутся в буфете, ни один не спешит обслужить вас!

Буржуазный атеист умолк, обнаружив, что рядом стоит официант, терпеливо постукивая карандашиком по раскрытому блокноту.

Капитан Орлов знал, что в каждом салуне обязательно должны быть две вещи — бутылка с настоящим виски под прилавком и пьянчужка, который знает про всех всё. Он поднял глаза на официанта и произнес только одно слово:

— Виски.

— Виски? — уточнил официант.

— Бутылку из-под прилавка. И два стакана.

Он жестом пригласил атеиста за свой столик:

— Подсаживайтесь, мистер Питерсон.

— Клавдий, просто Клавдий, святой отец, — он не заставил себя долго упрашивать. — Признаюсь, у меня всегда вызывали восхищение люди, которые позволяют себе пить виски в любое время дня и ночи.

— А у меня, к сожалению, люди не вызывают восхищения.

— О, святой отец, не торопитесь делать выводы только на основании личного опыта. Наш личный опыт крайне ограничен… Спасибо, любезный, — повернулся Клавдий к официанту, — и принеси, пожалуйста, спичик.

Капитан плеснул виски по стаканам, и воздух наполнился тошнотворным ароматом сивушного масла. Кажется, официант все-таки перепутал бутылки. Но на разговорчивости Клавдия это не отразилось.

— Так вот, святой отец, встречаются отдельные экземпляры рода человеческого, вполне достойные восхищения, даже если они не пьют виски. Вот, например, что вы скажете о месте, на котором сидите?

Капитан Орлов мог бы сказать, что с этого места отлично просматривается площадь перед почтовой станцией. Он видел, как из офиса выносили и складывали на дощатый тротуар обшитые ящики и мешки с бирками. По этим признакам можно было догадаться, что скоро на площади покажется почтовый дилижанс. Видел он и то, как внутри офиса мелькают фигуры клерков в голубых рубашках с черными нарукавниками, а за открытым окном соседней комнаты охранник в потертом кожаном жилете набивает патронами свой пояс.

Очень много интересного и полезного можно было увидеть с этого места, поэтому капитан и собирался просидеть здесь, пока не откроются магазины.

— Вы даже не догадываетесь, святой отец, что именно на этом самом месте еще вчера сидел знаменитый сыщик Рудольф Крюгер!

— Чем же он знаменит? — поинтересовался капитан, догадываясь, что речь идет о его знакомом сержанте из Сан-Антонио.

— Однако, ваше преосвященство, вы совсем не пьете, — заметил Клавдий Питерсон, с громким стуком поставив свой стакан рядом с бутылкой.

— Мне некуда спешить, — ответил капитан, подливая ему виски. — Так чем же так знаменит этот ваш сыщик?

— Меня не удивляет этот вопрос, — важно заявил Клавдий Питерсон. — Ибо до самой его кончины никто из окружающих и не подозревал, что под личиной вульгарного полицейского таится неустрашимый рыцарь Закона.

— До самой кончины? — Орлов постарался сохранить равнодушно вежливую интонацию.

— Ваше здоровье, святой отец. Мне неловко спрашивать у вас сигару…

— И не спрашивайте.

— Но человек, который заказывает виски до обеда, не может обойтись без хорошей сигары! — воскликнул Клавдий Питерсон. — Я усматриваю в этом вопиющее противоречие!

Орлов постарался вернуть собеседника к более важной теме.

— А кстати, что заказывал здесь рыцарь закона? Тоже виски? Или бесплатную воду?

Пропустив этот вопрос мимо ушей, Клавдий Питерсон долго рылся во внутреннем кармане засаленного клетчатого сюртука, пока, наконец, не извлек неплохо сохранившиеся останки сигары. Он чиркнул спичкой по скатерти и, причмокивая, разжег уголек на конце окурка. Едкое облако на какое-то время скрыло его от собеседника, а когда одним движением ладони Клавдий Питерсон развеял дым, то это был уже совсем другой человек. Шляпа чудом держалась на затылке, а отвисшие губы вряд ли смогли бы теперь произнести словосочетание «буржуазный материалист». «Вот чем отличается хорошее виски от плохого, — отметил про себя капитан Орлов. — Хороший напиток выделяет лучшие черты человека, а плохой — худшие. Как быстро два глотка самогона смыли последние следы образованности. Но Крюгер! Бедный Крюгер, как его занесло сюда?»

— Вот на этом самом месте он и сидел, этот немец, — сказал Клавдий. — И я говорил с ним, как с вами. И он был еще живой. А прошло пять минут, и он вышел из салуна, и не успел сделать трех шагов. И тут со всех сторон в него ударили десять револьверов. Они ударили одновременно, и все мы услышали только один выстрел, но их было десять!

Клавдий Питерсон вдруг остановился на полуслове, заметив нового посетителя салуна. Капитан Орлов тоже не оставил без внимания эту замечательную персону.

К ним приближался человек в клетчатой рубахе до колен и в городском котелке, слегка надвинутом на гриву длинных черных волос. Его лицо имело цвет хорошо обожженной глины, а широкие скулы украшала татуировка — две волнистые линии под каждым глазом.

— Ты пьешь, — пророкотал утробный бас откуда-то из недр индейца, но губы его при этом сохраняли неподвижность.

— Знакомьтесь, ваше пыр… прыс… преосвященство, это Альвино, мой лучший друг! — Клавдий Питерсон попытался привстать. — Альвино, садись с нами, мы как раз поминаем твоего приятеля, сержанта Крюгера.

— Сержант не был моим приятелем, — Альвино опустился на стул. — Я должен был убить его.

— Наверно, у вас были веские причины? — спросил капитан.

— Он отправил на каторгу моего отца. Отец умер в пути. За его смерть должен был рассчитаться я.

— Что же вам помешало?

— Я индэ, — сказал Альвино.

— Это апачи так себя называют, — пояснил Клавдий Питерсон. — «Индэ» значит человек. А все остальные для них не люди.

— Интересно, — сказал капитан. — А что же тогда значит слово «апач»?

— В их языке и слова такого не имеется. Это слово из языка их соседей, индейцев зуни. А означает оно — «враг». И правильно. Самые страшные враги — это соседи!