Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 6

«Как нравится мне в Нью-Йорке?
Забыла ль я вас совсем?
От жизни роскошной в восторге,
Танцую, флиртую я с кем?
Не правда ль, быть лучше богатой,
Ходить в бриллиантах, в шелках,
Чем рыть киркой и лопатой
В поселке на приисках?»

Увидев, как цугом в карете
Четверкой мы едем гулять,
Какою гранд-дамой в свете
Старается быть моя мать;
Отцовский портрет в гостиной
Увидев, не скажешь: ах!
Ведь он торговал свининой
В поселке на приисках.

Здесь в кресле под люстрой хрустальной,
Пред пышным зеркальным трюмо,
Под отзвуки музыки бальной
Пишу я вам это письмо.
На «лучшем балу в Нью-Йорке»,
Средь «флера де Шамбери» [29] Шамбери — французский город, славившийся выработкой тканей.
Я вспомнила, Джо, как на Форке
Плясали до самой зари.

Я вспомнила стены сарая
С флажками, воткнутыми в щель,
Где свечи роняли, сгорая,
На платья и шали капель,
И старую скрипку с гобоем,
И платье моей визави,
И танец однажды с ковбоем,
Убившим Сэнди Мак-Джи,

Разъезд наш и месяц низкий,
Уснувший на дальнем холме,
Гранитных вершин обелиски
Под снежным покровом во тьме,
И скачку вдвоем меж холмами,
И ваши слова у крыльца…
Ах, Джо, ведь тогда между нами
Не встало богатство отца!

Все это прошло, миновало.
Забавно, что даже сейчас,
Средь блеска богатства и бала,
Я все еще помню вас,
Того, кто вплавь прорывался
Чрез паводок Форка в ночь,
Чтоб пригласить на тур вальса
Фолинсби старого дочь.

Но что я пишу вам! Наверно,
Меня не поймете вы;
Что вкус у меня очень скверный,
Мне скажет мама — увы!
О боже! Как это несносно!
Зачем мой отец на доход
От жилы золотоносной
Таким богачом живет?

Спокойной ночи! Кончаю
Письмо, а на Западе, там,
Еще светит солнце, пылая,
День не кончен по вашим часам.
Какие б ни были толки,
Пусть, Джо, вы с киркой в руках,
Но сердце мое в поселке,
Там, с вами, на приисках!

Красавица, сэр, по всем статям. Равной ей нет в округе.
Не правда ль, моя Чикита, моя голубка, красотка?
Погладьте ей шею. Бархат! Да стой же ты, чертова ведьма!
Джек, проведи-ка ее. Покажи ее рысь джентльмену.

Морган! [30] Морган — название известной американской породы скаковых лошадей по имени коннозаводчика Моргана. Чистейших кровей, могу подтвердить аттестатом,
От «Индейца Чиппева», за тысячу двести не купишь.
Бригс из Туолумне владел ею. Вы знали Бригса?
Он прогорел и в лоб пустил себе пулю во Фриско.

Все потерял этот Бригс. Эй, Джек, довольно дурачеств!
Волю ей только дай, потом ее не удержишь.
Лошадь лошади рознь, и не каждый седок — наездник.
Да, не всякий сумеет на всякой лошади ездить.

Знаете старый брод на Форке, где фланиганцы
Чуть не погибли? Он опасен и днем в мелководье.
Недель шесть назад я, судья и его племянник
Попали на этот брод в ливень и наводненье.

Ущелье Гремучей Змеи бушевало потоком.
Паводок снес все мосты, ни бревна, ни доски в плотине.
Я — на Сером, судья — на Чалом, племянник его — на Чиките,
А позади обвалы вовсю грохотали в каньоне.

К броду подъехали мы. Не успел я всаднику крикнуть,
Как сразу Чикита бросилась в паводок бурный
И поплыла. Я смотрел с берега, как уносило
На тысячу двести долларов конского мяса.

Верите мне или нет? Вот эта кобыла Чикита
В стойло вернулась в ту ночь и стояла там смирно,
Мокрая, словно бобер, без седла, без уздечки.
Вплавь через Форк добралась кобылка моя Чикита.

Вот это так лошадь! Что вы сказали? А, как племянник?
Утонул, надо думать, — пропал с этой ночи бесследно.
Мальчишка был без посадки, такого езде не обучишь.
Мальчишка мальчишке рознь, как и лошади лошадь.

Над соснами плыл месяц, ночь дремала,
Внизу поток журчал,
Ввысь минареты снежные вздымала
Громада серых скал.

Костер блеск золотой свой со злорадством
Бросал на нищих тех,
Что погнались за призрачным богатством,
Надеясь на успех.

Вдруг встал один средь шума и азарта,
Держа заветный том,
И вот забыты игроками карты,
Примолкли все кругом.

И даже тени в круг собрались тесный,
Костер чуть не потух,
О Нелли маленькой рассказ чудесный
Читался громко вслух.

Чтец молодой по-юношески щедро
Бросал во тьму слова, —
Притихли сосны мощные и кедры
От волшебства.

Толпясь внимали сумрачные ели,
Так чары увлекли,
Что слушатели все бродили с Нелли
По Англии вдали.

Вся тяжесть их исканий беспокойных
Спадала с плеч долой,
Как иглы бурые с деревьев хвойных
Пред новою весной.

Нет прииска, костер тот потушили,
А где творец тех чар?
Ах, сосны Запада и Кента шпили,
Вот траурный ваш дар!

Нет прииска, но пусть рассказ об этом
Летит из хвойной тьмы
Туда, где хмель венчает пышным цветом
Английские холмы.

Пусть на могилу, где венком огромным
Лавр с дубом сплетены,
Возложат с этим посвященьем скромным
Ветвь Западной сосны!

Итак, вы поэт, — признаюсь,
не смыслю в стихах ничего.
Хоть дайте мне сотню, хоть бейте,
не выжму ни одного.
Поэзия! Могут иные
в стихи свою мысль облечь,
Слова у меня простые
и не подслащена речь.

Поэзия! Вы посмотрите —
кругом солончак блестит.
Соль, да шалфей, да камень, —
не правда ль, веселый вид!
Катится солнце с востока
на запад в слепящей мгле, —
Лишь тень от станции этой
ползет по мертвой земле.

Поэзия!.. Ах, это Полли!
Тебя сейчас мама звала.
Иди же скорее к маме!
Не правда ль, малютка мила?
Поэзия! Легче жить с нею,
хотя к созвучьям я глух.
Вы дверь прикройте плотнее,
у Цецилии чуткий слух.

Вы видели, Полли, малютку?
За месяц до родов жена
Цецилия — вспомнить жутко —
была душевно больна.
Грустит, бывало, и плачет
о цветах лугов и дубрав.
Женаты вы, сэр? Так, значит,
известен вам женский нрав.

Твердила она нередко,
что «так безлюдно кругом»,
А до ближайшей соседки
семнадцать миль прямиком.
Я с доктором договорился,
и он обещал прийти,
И я, его ожидая,
сидел здесь, как взаперти.

Октября десятого ночью
проснулся я в темноте
И вижу, что дверь открыта,
Цецилии нет нигде.
На одеяле записка,
что «так безлюдно кругом»,
Пошла она ночью к соседке, —
семнадцать миль прямиком.