Норман Фокс - Злые земли

— Кто там?

Он настоял, чтобы она держала при себе револьвер, и вспомнив об этом, поторопился назвать свое имя. Дверь открылась, он, пригнувшись, вошел внутрь. Стащил с себя дождевик, бросил на скамейку. Снял шляпу и дал воде стечь на пол у себя под ногами.

Потом улыбнулся Элизабет:

— Ну и вечерок!

Лампа стояла на ее учительском столике в дальнем углу. Снова сверкнула молния, озарив комнату синим светом, таким ярким, что все в ней стало резким и отчетливым — скамейки, стол, печь — а потом грохнул гром, и пламя лампы заколыхалось.

Элизабет сказала смущенно:

— Я так рада, что вы приехали. Я боюсь грома и молнии, когда я одна. Глупо, правда?..

— Не думаю. Вот я сам — боюсь змей, любых, даже дохлых. — Он подошел к печи и протянул руки к теплу; она двинулась за ним и стала рядом.

— Как ваше плечо? — спросил он.

— Все еще побаливает.

Он огляделся по сторонам.

— Не думал я, что вы в такую ночь останетесь здесь.

— Я пережидала, — объяснила она, — надеялась, что дождь поутихнет.

— Фрум должен был послать кого-нибудь за вами.

— Нет, — сказала она. — Он знает, что я не хочу никакого особого обращения, ничего такого. А, кроме того, мне тут лучше.

Что-то в ее голосе вызвало в нем большее любопытство, чем сами слова. Он знал, что между ней и Фрумом стоит какая-то преграда. Когда они встречались за завтраком, оба беседовали друг с другом чертовски вежливо, но все равно вид у них был, как у двоих людей с револьверами в руках. Интересно, подумал он, эти напряженные отношения начались в тот день, когда был сделан налет на Замковую Излучину, когда Элизабет стояла посреди двора и перед всей командой бросала Фруму обвинения, что он использует ее рану как повод для облавы на бедлендеров? Вспоминает ли она Олли Скоггинза, что лежит сейчас под земляным холмиком?.. Или, может, стена между нею и Фрумом выросла задолго до этого? Он вспомнил, о чем думал в тот день, когда сидел в Крэгги-Пойнте с Айком Никобаром и разговаривал про Джо Максуина… он тогда подумал, что у девушки могут быть свои собственные тревоги, связанные с Фрумом…

Он заглянул ей в лицо.

— Фрум — человек хороший.

— В самом деле? — Она села на скамейку, оперлась подбородком на ладони и уставилась на печь. Огонь танцевал, выбиваясь в щели вокруг конфорок.

Лаудон сел рядом с ней. И спросил без обиняков:

— Что вас грызет?

— Эти лошади, которых он до сих пор задерживает. Он ведь еще не известил владельцев?

— Думаю, что нет.

— Разве это не то же самое, что украсть их?

Он мысленно повернул этот вопрос так и этак.

— Ну, если вы так на это смотрите… Монтана — это целая страна, такая большая, что дела тут делаются медленно, если сравнивать с теми местами, откуда вы приехали. Дело Фрума — думать о «Длинной Девятке». А все остальное — во вторую очередь. Когда-нибудь он найдет время послать меня или еще кого из ребят, чтоб известить тех ранчеров.

— Не знаю… — сказала она

Она выглядела усталой, и он подумал, что работать учительницей, видно, куда тяжелей, чем можно бы подумать. Объезжать это стадо ребятишек может оказаться делом нелегким.

Дождь барабанил по крыше; ровный стук и идущее от печи тепло убаюкивали, и ему хорошо было просто сидеть, ничего не говоря. Он думал, почему так покойно просто быть рядом с ней… но одновременно ощущал какое-то разочарование. Он вспомнил, какой она была на борту «Красавицы Прерий» — такая быстрая, грациозная, но, в то же время, проглядывало в ней этакое озорство, видно было, что она может и повеселиться, если даст себе волю. Он надеялся, что, когда они познакомятся получше, она будет чаще оборачиваться к нему и этой стороной. А вместо этого она становилась все угрюмее. С каждой неделей жизни на ранчо. И он чувствовал себя обманутым.

Она проговорила — мягко и задумчиво:

— Дождь… На всем свете дождь…

Снова полыхнула молния, залив белым сиянием дальние углы, вслед за ней ворвалась тьма и гулко ударил гром. Он почувствовал, как ее руки неистово обвились вокруг него, и крепко прижал ее к себе. Против воли он начал искать ее губы, мягко и нежно. Скользнул по ее щеке своими губами. Она попыталась оттолкнуть его, упершись руками ему в грудь. Он больше не пытался поцеловать ее, но из рук не выпустил. Она вздохнула.

— Если… — сказал он, — если что-нибудь тебя будет тревожить, а я смогу помочь, позови меня.

— Нет, — сказала она. — Я подумала было, что могу на это рассчитывать. Но он с тех пор купил тебя — управляющим сделал…

Он покачал головой:

— Ерунда, не вижу, какой ему смысл…

— Только потому, что ты знаешь его совсем не так хорошо, как тебе кажется.

У многих есть какой-нибудь свой пунктик, — подумал он, — у нее это — недоверие к каждому шагу Фрума. Знавал он когда-то человека, который был разумным и уравновешенным, не хуже других, пока дело не доходило до религии. Он убивал все свое время на то, что писал на скалах стихи из Писания, а его жена и дети сидели голодные…

Он сидел в темноте, обнимая Элизабет, а сам думал об этом человеке.

Наконец он понял, что дождь утих. Мягко отпустил ее и поднялся.

— Пора мне, — сказал он. — Я завтра с утра пораньше выезжаю в Майлс… — Ему было неловко. — А что я говорил… насчет помочь тебе… все так и есть…

Она тоже поднялась. Она казалась ему несчастной, ему захотелось обнять и утешить ее… но он уже попробовал раз — и обжегся Нечего лезть в ее отношение к Фруму. Но, черт побери, ее недоверие не может иметь никаких оснований! Он ждал, что она скажет что-нибудь, но она молчала, и он повернулся к выходу. Взял дождевик и шляпу, встряхнул. Сказал:

— Спокойной ночи.

И уехал прочь, ощущая, что сегодня подошел к ней ближе чем когда-либо, но как-то получилось, что они в результате оказались разобщены сильнее, чем после того, как он тогда так грубо поцеловал ее на пароходе…

Это был день шалфея, бесконечные мили шалфея, крепко пахнущего после ночного дождя; они ехали вшестером сквозь этот запах… В полдень остановились на Бокс-Элдер-крик, во второй половине дня оставили позади реку Масселшелл. А теперь они сидели у вечернего костра. Лаудон слышал скворчание бекона на сковородке, вдыхал великолепный аромат кофе и чувствовал себя усталым и довольным. Ночное небо было чистым, дым от костра поднимался прямо вверх. Устанавливается хорошая погода, и, если повезет, то завтра вечером они остановятся на Воскресной Речке. А на следующее утро будут в Майлс-Сити принимать это техасское стадо…

Пока что все шло хорошо сверх всяких ожиданий. Правда, этим утром они наткнулись на компанию индейцев-кри, которые клянчили пищу и табак, но серьезной опасности это не представляло. Кучка оборванных краснокожих, изрядно голодных с виду, вспоминал теперь Лаудон, сбежавших от правосудия королевы после подавления восстания Райела прошлой весной в Саскачеване 14. Но эти сегодняшние кри не очень-то походили на революционеров — просто люди, которым за последнее время нечасто случалось поесть. Четверо или пятеро мужчин, несколько скво и папусов 15, и на всех — лишь одна винтовка.