Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок

В ту ночь вместе с десятком других парней я наугад промчался несколько миль, но мы никого не нашли и вернулись в Эмити. У других групп были те же результаты. Они возвращались, наполняя улицу городка грохотом копыт и ругательствами.

Я отправился в тюрьму.

Дэнни Джунипер был мертв, и, наверное, немногие сказали бы, что он не заслуживал смерти. Трагедия была в том, что он умер прежде, чем смог оказать людям неоценимую услугу и тем самым искупить хотя бы часть своих грехов. Разумеется, от этого на душе у меня было нелегко, но мои терзания стали в десять раз сильнее, когда я оказался у изголовья умирающего Кеньона.

Он был ранен в грудь, быстро угасал и уже очень преобразился. Зная, что его ждет, Том держался с невероятным мужеством, ни о чем не просил, ни о чем не сожалел. Страхи и тревоги, одолевавшие Кеньона, пока судьба его была неясна, сразу же ушли, едва он понял, что теперь ему уже нет спасения.

Меня, невольного виновника его погибели, Том встретил со всепрощающей улыбкой, слабо пожал руку.

Разумеется, мне было небезразлично, что станут говорить в Эмити о моей чудовищной промашке. Долго волноваться не пришлось. К моему изумлению, никто не усмотрел за мной никакой вины. Жители городка просто-напросто еще больше укрепились во мнении, что Красный Коршун дьявольски хитер и схватить его поможет разве что чудо.

Я не стал осматривать крышу соседнего дома, с которой, как говорили, убийца перепрыгнул на кровлю тюрьмы. Но другие тщательно изучили место преступления и утверждали, что обнаружили отчетливые следы там, где он разбегался для прыжка. На обратном пути преступник, видимо, едва не сорвался и сильно погнул карниз соседней крыши. Ну а проникнув на чердак тюрьмы, легко обнаружил дверцу в полу, столь любезно открытую мной. Оставалось лишь одним махом убрать свидетеля, чьи показания грозили шайке большими неприятностями, и поквитаться с человеком, дерзнувшим перейти ей дорогу.

Правда, не удалось установить, где именно он потом приземлился, однако это было уже не столь важно с учетом показаний Грешама, который по чистой случайности выбрался на крышу, чтобы охранять единственный незащищенный доступ в здание, где и увидел убегающего негодяя.

По словам Питера, преступник был велик ростом и широк в плечах. Но двигался с таким проворством, каким люди обладают лишь в юности. Данное обстоятельство указывало на то, что им вряд ли был Красный Коршун собственной персоной, поскольку по всем нашим расчетам, это был человек преклонного возраста. Кроме того, незнакомец был в обычном костюме, между тем как Красный Коршун по такому случаю, скорее всего, оказался бы лишь в набедренной повязке.

Все эти детали лишний раз доказывали, что в городе полно его шпионов. Только два человека знали, что готовилось в тот вечер в тюрьме, — Том Кеньон и его супруга. Грешаму я сказал об этом в самый последний момент, да и немыслимо было, чтобы он проболтался. До самого допроса Том Кеньон не отходил от меня ни на шаг, так что в разглашении тайны могла быть виновна одна лишь миссис Кеньон. Однако, когда я пришел к вдове и потребовал ее в этом сознаться, она с рыданиями отрицала свою вину.

Я оставил ее в покое. Видит Бог, бедная женщина и так получила страшный урок. Затем я отправился в гостиницу, где проспал остаток ночи глубоким сном. А когда проснулся, в моей комнате опять сидел Доктор.

По своему обыкновению, он жевал табак и, увидев, что я открыл глаза, молча предложил мне пару листьев. Я сел в постели и потряс головой.

— Что слышно? — был мой первый вопрос.

— Большой опять уехал, — коротко сообщил Доктор.

Это была грустная весть. Я надеялся, что Грешам поуправляет своим хозяйством, пока ко мне не вернется былая наглость, столь необходимая для такой работы; но, очевидно, возможность возобновить охоту по свежему следу была для него важнее. Что он и подтвердил в записке, которую мне вручил Доктор.

«Дорогой Шерберн!

Мне снова приходится уехать. Не смогу спокойно спать, пока не доберусь до этого проклятого индейца. А может, Дженни Лэнгхорн права и он вовсе не индеец? Говорят, перед смертью бедняга Джунипер сказал, что Красный Коршун не краснокожий. Возможно, они оба правы, а я долго заблуждался. Поэтому сейчас меня терзают сомнения. Ведь если Красный Коршун не индеец, то я охочусь не за тем человеком, который пять лет назад обрек на мучительную смерть моего бедного брата.

Хочу предпринять последнюю отчаянную попытку что-либо выяснить и сию минуту верю, что она увенчается успехом!»

Это было все.

— Видно, Грешам почти не спал? — поинтересовался я.

— Да, глаз не сомкнул, — подтвердил Доктор.

— Это он вам велел сюда прийти?

— Попросил тебя поддержать. Я сказал ему, что парню из Луизианы не нужна ничья поддержка, хотя пара теплых слов тебе, конечно, не помешает. А потом он унесся как угорелый, видно, очень торопился.

— Доктор, а вы не слышали, что говорят в городе?

— О тебе?

— Да.

— А то, что ты, должно быть, владеешь колдовством, раз тебе удалось что-то вытянуть из Джунипера.

— И это все?

— Все.

С минуту я размышлял. Все-таки услышанная новость казалась странной. Я ожидал, что после столь грубой оплошности меня окружат презрением. Однако не принял во внимание немаловажный факт, что для местного народца человеческая жизнь во все времена стоила столько же, сколько для других — в военное время.

Доктор спустился вниз вместе со мной.

— Главное, — заметил он по пути, — делай вид, что между тобою и Красным Коршуном дело еще не кончено. Держись так, будто у тебя в рукаве припрятана пара тузов.

Я понял его и содрогнулся. Я и так уже изрядно поводил ребят за нос, но после того, что случилось с Джунипером и Томом Кеньоном, у меня пропала всякая охота к дешевому актерству.

Тем не менее Доктор был абсолютно прав. Та роль, которую я исполнял с момента моего назначения управляющим салуна, и казино, и отеля, не допускала каких-либо промахов, никто не должен был видеть, что меня обвели вокруг пальца.

В это утро в салуне не было ни души, если не считать Сэма, который от нечего делать протирал стаканы.

Заслышав мои шаги, он повернул голову и тотчас уперся руками в стойку, приняв традиционную позу бармена, желающего выяснить, что изволит пить посетитель. Я посмотрел по сторонам, затем убедился, что никто не стоит под окнами, и шепотом попросил у него бутылку имбирного лимонада.

Он налил большой стакан и держал его под стойкой, пока не прекратилось шипение напитка, поэтому, когда я притронулся к нему, со стороны можно было подумать, будто выпиваю мою обычную порцию виски. Я облокотился на стойку и стал пить маленькими глотками, радуясь, что сегодня мне уже не придется тешить публику фокусами с холодным чаем.