Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок

Приняв решение, я отпер дверь, поднялся на второй этаж и прошел на цыпочках по коридору, не встретив никого. С облегчением распахнул мою дверь, и тут сердце у меня забилось в тревоге и ярости — в кресле сидел Доктор и шелестел страницами старой газеты, кончики которой были замусоленны от многочисленных перелистываний. Скажу вам, что в те дни газеты на Западе были роскошью, — я имею в виду, ежедневные центральные издания. Они редко попадали к нам в руки, и я знал одного золотоискателя, который не думая платил четверть доллара за свежий номер. Однако старый Доктор не вызывал у меня в тот момент никакого сочувствия.

Я заорал:

— Моя комната — не публичная библиотека! Убирайтесь, живо! Могу я хоть раз побыть дома один?

Доктор с достоинством поднялся, снял очки, запихнул их в нагрудный карман.

— Я ждал твоего прихода, чтобы сообщить одну новость, которая могла бы показаться тебе довольно важной, однако теперь я не вижу возможности что-либо говорить! — заявил он, медленно прошел к двери и негодующе захлопнул ее за собой.

Меня не тронула обида старого бездельника. В данный момент я мог думать только о содержимом мешка.

Выглянув в окно, я удостоверился, что на балконе, который служил исключительно для декорации, никого не было. Затем запер дверь и с нетерпением приступил к долгожданному занятию.

На столе стали вырастать сияющие желтые столбики. Монеты были совсем новые, только что отчеканенные, и я с наслаждением доставал каждую двадцатидолларовую, любуясь ее блеском.

Когда все до одной были разложены стопками на столе, я произвел подсчет. В каждой стопке было по сорок монет — или восемьсот долларов. Всего получилось девятнадцать стопок и еще две лишние монеты, что в общем и целом составляло пятнадцать тысяч двести сорок долларов. Сказочное богатство!

По нынешним ценам так, конечно, не скажешь. Но в те дни, когда состоятельные служащие получали шестьдесят долларов в месяц, пятнадцать тысяч были огромной суммой — в четыре-пять раз большей, чем сейчас.

Я сидел в приятном трансе и предавался мечтам. Теперь при желании я мог бы провести остаток дней в праздности, а на меня день и ночь работали бы полчища золотых монет. И вдруг меня точно током ударило! Мне припомнилась история ограбления банка, которую поведал мне Питер Грешам и которую потом еще не раз пересказали другие, ибо она была у всех на устах. В частности, о ней только и говорили в закусочной, где я недавно ужинал. И точно! Надо же, какое совпадение — ограбив банк в Ладлоу, помимо бумажных купюр, Красный Коршун унес чуть больше пятнадцати тысяч золотом!

Весь мой восторг вмиг улетучился. На смену ему пришел леденящий ужас, от которого кровь застывала в жилах. Я покрылся холодной испариной.

Если бы меня схватили с этими деньгами, все решили бы, что я и есть Красный Коршун или один из его главных приспешников. А нравы здесь были такие, что люди не стали бы ждать суда — меня бы просто вздернули на ближайшем дереве.

Первое, что пришло мне на ум, — это сгрести золото в мешок и зарыть клад в саду — там же, где я его выкопал. Тогда, решил я, будет возможность проследить за преступником, который непременно вернется на место. Но затем вспомнил, что незнакомец был похож на Грешама, и что, кроме меня, у одного только Грешама был ключ от той двери. Сердце у меня ушло в пятки. Неужели Питер Грешам и Красный Коршун — одно и то же лицо?

Наверное, нужно было сразу же отбросить эту нелепую догадку, но, как вы уже знаете, жизнь в Эмити перевернула вверх дном мои представления о мире, я уже не доверял ни одной живой душе. И эта навязчивая мысль терзала меня до тех пор, пока я не вспомнил, что Грешам пять долгих лет охотился на индейского вождя, чтобы отомстить за брата Лестера, которого Коршун предал мучительной смерти. И лишь так подумал, как на душе стало легче. Но на смену этой мысли пришла другая. Выходит, грабитель, кто бы он ни был, знал, что в садике Грешама почти никто не бывает? Рассудил, что в таком месте свежевыкопанная земля не вызовет подозрений, потому и решил спрятать там клад…

Голова у меня просто раскалывалась. Захотелось пройтись по комнате. Я резко встал с кресла. И в тот же миг что-то сильно дернуло меня под мышкой, послышался треск разрываемой ткани. Опустив глаза, я с изумлением увидел, что сбоку с моей куртки свисает тяжелый нож!

Долго я не размышлял. В одно мгновение оказался у окна с парой револьверов в руках, готовый накачать свинцом того, кто покушался на мою жизнь. Однако ни на балконе, ни под окном не было ни души.

Тогда я вылез из окна и стал взбираться на крышу. Но мне не давало покоя золото, лежащее на столе. Оно словно кричало вслед: «Меня унесли из банка Ладлоу! На мне кровь ни в чем не повинных людей!» Забеспокоившись, что деньги оставлены без присмотра, я поспешно спустился и вернулся в комнату. Сел напротив окна с револьверами наготове и стал думать, что же теперь делать с проклятым сокровищем.

И тут в дверь тяжело постучали.

— Кто там? — спросил я едва слышно.

— Это Доктор, мистер Шерберн!

— Что вы от меня хотите, черт возьми?

— Это Грешам что-то хочет, а не я.

— Грешам? Передайте, что я занят!

Грешам, благородный великий Грешам, мог застукать меня с горой краденого золота! И при этом он, единственный в Эмити, мог отнестись ко мне с пониманием.

— Что, так и сказать Грешаму?! — удивился Доктор.

— Да, так и скажите!

Я услышал его удаляющиеся шаги и, сгорбившись в кресле, обхватил голову руками. Мой мозг превратился в клубок нервов, который, казалось, никакими силами нельзя было распутать.

И затем послышались другие — спокойные, размеренные шаги. Кто-то поднялся по лестнице, прошел по коридору. Шаги замерли у моей двери. Я знал — это Грешам! Он негромко постучал.

Теперь я чувствовал, что мрачная тайна легла на меня непосильным бременем. Мне захотелось, чтобы Грешам разделил хотя бы часть моих волнений и тревог. Я набросил разодранную куртку на стопки золотых монет и отпер дверь.

Питер вовсе не был рассержен, что я не явился на его зов. Войдя в комнату, заговорил обычным тоном:

— Я хотел с тобой посоветоваться насчет Грегори, моего нового крупье. Как ты думаешь, он…

— К черту Грегори! — прохрипел я, закрывая за ним дверь. — У меня такие дела, что хоть в петлю лезь!

Даже такие слова не вывели Грешама из равновесия. Ему бы следовало быть врачом — для такой профессии он подходил идеально. В ответ он просто положил мне руку на плечо и мягким, успокаивающим тоном проговорил:

— У тебя голова не на месте. Видно, эта работенка сказывается на тебе сильнее, чем я мог предположить. Ну скажи, что тебя так встревожило?