Макс Брэнд - Игрок

Он раскрыл свой складной дорожный чемодан, который так удобно возить за седлом. В нем лежало гораздо больше необходимых предметов, чем обычный мужчина и даже женщина могут уложить в большой вместительный сундук. Актеру, который постоянно перелетает с места на место по всей земле, неплохо было бы сесть рядом и поучиться укладывать вещи у этого мастера. Даже бывалый путешественник, который мог бы чуть ли не обставить дом с помощью содержимого своего саквояжа, и то подивился бы разнообразию и завершенности всего, что лежало в его чемодане. Там было не только все необходимое, но и драгоценные безделушки. На его примере можно было бы поучиться, как уложить в уголок чемодана целый костюм, а прочие необходимые вещи разместить так компактно, чтобы осталось место и для стопки писчей бумаги, головной щетки с золотым верхом, бритвенного прибора и даже миниатюрного маникюрного набора!

Был ли в Сан-Пабло еще хоть один человек, который думал о красе ногтей? Но Коркоран любил повторять: «Тысяча мелочей делают из человека Человека; оставьте без внимания хоть одну, и Человека нет». Коркоран сам придумал этот девиз; мало того, он жил, воплощая его на деле.

Ему понадобилось на сей раз не менее пятидесяти минут напряженной работы, хотя двигался он с молниеносной быстротой. Но в конце концов был удовлетворен ее результатами. Стоя перед зеркалом и причесываясь — волосы он зачесывал назад, — он знал, что сегодня вечером все будет хорошо. Затем, надев наконец сюртук, добавил последний штрих: вынул из вазы бутон желтой розы и вдел в петлицу. Взглянув последний раз в зеркало — кто может перед ним устоять? — осмотрел себя с ног до головы, начиная с кончиков ярко начищенных блестящих сапог. Затем расправил плечи, как это делают все мужчины, и двинулся вперед, навстречу любопытным и восхищенным взглядам.

Это было главное в его жизни. Его должны были заметить. Если, когда он войдет в комнату, все взоры не обратятся на его странное лицо со светлыми, почти бесцветными волосами и бровями, то найдется кое-что другое, достойное внимания. Скажем, эта роза, ее будет достаточно. А если и этого окажется мало, то взгляд скользнет вниз, по хорошо отглаженному костюму и еще ниже и остановится на легких серых гетрах, которые надеты на нем!

Гетры в Сан-Пабло!.. Он улыбнулся сам себе. И когда сошел вниз, в вестибюль, где толпились небритые громогласные мужчины, он был вознагражден. Наступило молчание, а потом по толпе пробежал шепоток: он добился того, чего хотел. Все взоры были прикованы к нему. Все — и молодые и старые, не скрываясь, пялились на него. Некоторые презрительно усмехались, другие смотрели, раскрыв от удивления рот. Это было все, что нужно.

В вестибюле он на минуту задержался, а потом медленно направился к выходу. Как трудно сохранить непринужденную походку, когда на тебя устремлено столько глаз! Какими большими и неловкими делаются ноги, как беспомощно висят руки! Если пройти весь Бродвей от самого его начала и до конца и зайти в каждый из множества расположенных там театров, сколько можно насчитать из многих сотен играющих там хорошо обученных артистов и артисток таких, что способны выйти на сцену свободной непринужденной походкой? А покинуть сцену изящно и грациозно? Мало, очень мало кто из них обладает таким даром. Кто-то вышагивает, кто-то семенит, другие лениво волочат ноги, третьи суетятся, четвертые громко топают, пятые скользят, словно раскатываясь на коньках, — но кто из них уходит спокойно, не теряя уверенности в себе?.. Мало, мало на свете настоящих великих актеров! А вот Коркоран вполне мог бы играть на Бродвее. Он был бы вполне этого достоин.

Ибо знал себя и свою силу и, как настоящий актер, задержался в центре сцены, позволяя зрителям полюбоваться собой. Он огляделся — кое-кто уже раскрыл рот и готов был отпустить язвительное замечание, но снова где-то в углу кто-то что-то сказал, и по толпе вновь пробежал беспокойный шепоток; улыбки исчезли, язвительные замечания были проглочены, так и не родившись. Что же произошло?

И вот, уже приближаясь к выходу на улицу, он услышал ответ — кто-то сказал достаточно громко: «Это ведь тот самый, который разделался с Джефом Туми!»

Вот и отлично! Быстро же разнеслась слава его скромного подвига! Он еще помедлил на краю веранды, задержавшись там достаточно долго, чтобы, спускаясь на темную улицу, услышать еще один возглас: «Да это же Коркоран, карточный шулер!»

Такой шепоток ему приходилось слышать и раньше. Он следовал за ним по пятам всюду, куда бы он ни заехал. Иногда удавалось избавиться от него на неделю, даже на месяц. А потом он слышал его снова — не больше чем шепот, но сколько в нем было подозрительности, презрения, а подчас и смертельной ненависти. Ведь кого с такой силой ненавидит законопослушный человек? Только преступника, слишком ловкого для того, чтобы его можно было засадить за решетку.

Именно так обстояло дело с Коркораном. Они его ненавидели из-за слухов, которые следовали за ним по свету, и они верили этим слухам из-за его тонкого жестокого лица, его твердого голоса, из-за того, как смотрели на собеседника его серые глаза.

Обычно ему даже доставляла удовольствие эта бешеная ненависть. Она придавала жизни известную пикантность. Для Коркорана купаться в злобе было все равно что погружаться в удовольствия. Он постоянно расхаживал посреди обнаженных мечей и наслаждался. Однако сегодня все было иначе. Неизвестно по какой причине, но только этот неожиданный взрыв отвращения и злобы лег на сердце тяжелым камнем. Он обнаружил, что медленно и слепо бредет по деревянному тротуару, глубоко вдыхая ночной воздух, но тем не менее не в силах выдохнуть яд, наполняющий грудь.

Шерифа Майка Нолана он встретил на углу. Почтенный шериф стоял, лениво привалившись к столбу у ворот, и жевал черенок своей коротенькой трубки, большая часть которого была уже изжевана, так что пышные густые усы стража закона каждую минуту готовы были очутиться в пламени трубки и сгореть там навеки. Шериф, казалось, внимательно смотрел на звезды — мерцающие светила темной холодной ночи, что простерлась над Сан-Пабло.

Возле шерифа остановился молодой мексиканец, очень пьяный и страшно шумливый. Очевидно, он сорвал крупный куш в игорном доме по соседству и бурно веселился, не жалея ни себя, ни выигранных денег. Этакий безобидный человечек, легкая добыча.

Коркоран не мог разобрать, что говорил этот юнец, хотя ему был прекрасно слышен его высокий пронзительный голос. Результаты этой речи, однако, он видел достаточно ясно. Шериф протянул руку в сторону молодого человека. Тот отскочил, и у него в руке блеснуло лезвие ножа. В тот же момент рука шерифа, сжавшись в кулак, качнулась вперед. Молодой мексиканец сразу же сел на землю.