Макс Брэнд - Песнь хлыста

— Когда наступит рассвет, у нас будет кое-что почище коней — крылья, чтобы отправиться на небеса, — отозвался Ороско. — Боже милостивый! Что же они так бестолково расходуют патроны!

Кид нажал на спусковой крючок. И тут же, перекрывая грохот ружей, раздался пронзительный вскрик, прервавшийся на высокой ноте.

Монтана не мешкая послал вторую пулю по мигающему огоньку, в ответ снова послышался громкий вопль.

Кид засмеялся.

— Эти идиоты палят с колена, а то и стоя в полный рост, — заметил он. — Теперь им придется залечь и дать нам немного передохнуть. А то эти псы хотят, чтобы мы не спали в нашу последнюю ночь!

— Дайте мне тоже бренди, — попросил Вильяхен. — Ух ты! Обожаю, когда мне жжет горло! Если у человека есть хорошее бренди, ружье и по кому целиться, то зачем ему беспокоиться, когда он умрет?

— Надеюсь, что одного-то вы уложили наверняка, сеньор, — проговорил Ороско. — Не то утром, когда мы отправимся в наше последнее путешествие, нам будет скучно без приятной компании. И если…

Ороско внезапно замолчал. Послышался звук, будто он хлопнул в ладоши, но Кид знал, что это такое, — ему не раз доводилось слышать, как входит в тело пуля.

Ороско поднялся.

— Сядь сейчас же! — велел ему Кид. — Куда тебя ранило?

— В живот, — прошептал он. — Прощайте, друзья!

— Тогда прощай! — отозвался Кид.

И Ороско пошел вперед, волоча за собой ружье. Вскоре они потеряли из виду его силуэт, медленно поднимавшийся вверх по склону.

Потом, где-то на середине холма, послышалась стрельба.

— Он почувствовал, что умирает, и открыл огонь, — сказал Вильяхен. — Он герой, наш Ороско!

Внезапно ружейные залпы загромыхали с новой силой. Пули больше не летели туда, где прятались Эль-Кид и Вильяхен, потому что жандармы сосредоточили весь свой огонь на середине холма, в той его части, где сейчас находился Ороско.

Затем огонь Ороско переместился выше, значительно ближе к вершине.

— Смотрите! — воскликнул Вильяхен. — Он ползет все выше и не перестает стрелять. В нем теперь не меньше дюжины пуль… Все, он замолк… Он больше не двигается… О Господи! Господи! Какого человека убили!

Кид ничего не сказал. Слизнув с губ пыль, он прицелился в направлении очередной вспышки, нажал на спуск. И снова в ответ закричали от боли. Стрелявший в противоположную сторону Вильяхен спросил:

— Сеньор, как вам удается попадать в этих чертовых жандармов?

— А я как кошка, — пояснил Кид, — вижу в темноте. Ты целься пониже… Еще ниже, Вильяхен. Пуля пройдет сквозь песок.

— С них достаточно, — заметил Вильяхен. — Они прекратили стрельбу, будут дожидаться утра. Ну что ж, до утра мы подберем себе еще парочку партнеров для танца, верно, сеньор?

— Точно, мы заставим кое-кого из них поплясать!

— Слава Богу, что перед тем, как отправиться в мир иной, Ороско успел промочить горло, — произнес Вильяхен.

Однако жандармы прекратили огонь не только из-за метких выстрелов Кида. Возникла еще одна немаловажная причина — занятых стрельбой людей Халиски оторвали от дела довольно необычным образом. Из темноты, словно из ниоткуда, возникла огромная фигура в развевающемся, похожем на женское платье одеянии. Человек этот приближался широким, размашистым шагом, опираясь на тяжеленный посох, который крепко сжимал в руке.

— Кто идет? — окликнул странную фигуру один из жандармов.

— Брат Паскуаль, — ответил великан.

— Ну, брат, вы же видите, что сюда нет пути. Шли бы стороной, чтобы ненароком не угодить под пули.

— А кто там так громко стонет? — поинтересовался монах.

— Да тут один раненый, Гисберт. Пуля угодила ему ниже ключицы и пробила легкое.

— Бедолага! Он умирает?

— Да, брат.

— Может, мне поговорить с ним?

— Если хотите. Эй, Гисберт! Тут пришел брат Паскуаль!

Монах подошел к умирающему, опустился на колени и сел на песок, опершись задом на пятки.

— Гисберт, ты хочешь, чтобы я поговорил с тобой?

— Не надо, брат Паскуаль. Лучше возьмите меня за руку. Моя жизнь на исходе… Что поделаешь… Вот так лучше. О Господи! Как все-таки странно, что такая безделица, как маленькая пулька, может отнять у человека самое дорогое — жизнь!

— Да, это странно, Гисберт!

— Сдается мне, что мы заманили Эль-Кида в ловушку обманом. И вот Господь разгневался на нас, теперь кое-кому из ребят придется расплачиваться за это жизнью.

— Конечно, вы обманули его. Однако позволь мне помолиться за тебя, Гисберт.

— Потом, брат. Ох, как больно! Брат Паскуаль, если будете молиться за меня, не забудьте упомянуть мое имя перед всеми святыми. А то сегодня погибнет столько героев, что несчастного Гисберта и не заметят. Да и кто станет обращать внимание на меня, когда этот бренный мир оставит душа самого Эль-Кида? Но вы, брат мой, если будете повторять мое имя… повторять… мое имя…

У несчастного началась агония.

Тогда монах громовым голосом воскликнул:

— Покайся, Гисберт! Доверься Отцу Небесному! Покайся! Верь и надейся!

Охваченный душевными муками, не менее жестокими, чем страдания умирающего, брат Паскуаль подхватил его на руки и высоко поднял.

Гисберт замолк. Словно ребенок, он покоился в огромных ручищах монаха.

— Ну вот! — прошептал. — Я уже среди звезд. Кто бы мог подумать, что бедняга Гисберт удостоится подобной чести? Кто мог ожидать…

Голова жандарма откинулась назад, и монах опустил тело на землю.

— Он умер? — спросил другой жандарм.

— Да, — не вставая с колен, ответил монах.

— Нам никак не обойтись без жертв, — сказал жандарм. — От этого никуда не деться. Но тем, кто останется в живых, будет что вспомнить. Ведь нам посчастливится увидеть мертвым самого Эль-Кида… А такое не забывается, верно?

На что монах заявил:

— Я собираюсь спуститься в лощину, если вы пропустите меня.

— Но как вы можете идти туда, брат? Остаток ночи мы будем постреливать время от времени, чтобы не дать им расслабиться.

— И все же я должен выполнить волю моего Отца Небесного, — настаивал брат Паскуаль. — Поэтому должен спуститься в лощину… Со мной хочет пойти еще один человек.

— Кто это?

— Хулио Меркадо.

— Он что, сошел с ума? Неужто ему не терпится по собственной воле погибнуть собачьей смертью?

— Он хочет умереть рядом со своим господином.

— Подумать только! — воскликнул жандарм. — А где Халиска? Халиска! Эй, сержант!

Подошел Бенито Халиска. Ему передали необычную просьбу монаха и Хулио Меркадо. Стрельба к тому времени совсем стихла.

— Если Меркадо спустится в лощину, то обратно живым ему уже не выбраться, — заключил Халиска. — Он знает об этом?

— Да, знает, — кивнул монах.

— И вы сказали ему, что одобряете его намерение? — поинтересовался сержант.

— Я усердно молил Господа. Но не получил от него точных указаний на этот счет. Однако, когда спросил, следует ли человеку умирать рядом с другом, мне показалось, что небеса шепнули: «Да». Поэтому я не стал отговаривать Меркадо.