Феликс Гилман - Расколотый Мир

Казалось, юноша впервые обратил внимание на Лив.

— В моих снах тебя здесь не было. Никаких девочек мне не снилось.

— Но я здесь. Видишь? Это не то место, которое ты видел во сне. И я предпочитаю бывать здесь одна.

Он моргнул, глядя на нее.

— Ты чей-то пациент? Тогда ты тем более не должен быть здесь.

Он подошел ближе к воде. Лив заметила, что на его костюме темнело какое-то пятно. Многие пациенты (а ей все сильнее казалось, что он чей-то пациент) часто пачкались. Ухаживать за собой как следует они не могли.

Он оглянулся на нее, окинув взглядом сверху вниз. В его влажных глазах виднелось какое-то отчаяние.

— Ты меня не боишься?

— Нет, а что?

— Большинство людей меня боятся. Хоть чуточку, но боятся. Меня считают странным.

Нарастающая паника в его голосе была знакома, Лив поняла, что он и есть тот пациент, с которым мать проговорила все утро.

— Ты просто нездоров, вот и все.

Он начал плакать — сначала потекли тонкие ручейки слез, потом он принялся громко всхлипывать, а глотка его ходила ходуном, будто его тошнило.

В кармане Лив был кружевной платок с ее инициалами. Она думала над тем, стоит ли предложить его юноше.

Из-за деревьев снова раздался треск. Гораздо громче прежнего. И вдруг послышались крики людей и пронзительный свист свистков.

Лив охватил страх. Сначала она не поняла, почему, но вскоре осознала. Из кустов, держа в руках котелки, появились мркчины, оголенные блестящие лысины расцарапаны шипами диких растений; с ними было несколько студентов и работник кухни в заляпанных белых брюках, сжимавший в руке деревянную палку, точно дубину. Все они закричали: «Вот он! Держи его! Держите мерзавца!» — и, накинувшись на рыдающего юношу, повалили его в грязь. Но даже в этом шуме и гвалте сердце Лив стучало так громко, что больше она не слышала ничего.

Один из стариков с заплаканными красными глазами подошел к ней и что-то сказал, но она не стала слушать. Она побежала.

Пронеслась по подлеску, по спутанным корням, пригибаясь под ветками с острыми колючими шипами. Выбежала на лужайку. Там было множество людей, вся Академия высыпала сюда, словно объявили пожарную тревогу или отмечался какой-нибудь праздник. Собравшиеся смотрели, как она бежит, точно множество высоких безликих статуй. Некоторые протягивали руки, пытаясь поймать ее, но она уворачивалась. Пробежала по крытой галерее, хлюпая ногами по сырому серому камню, через коридоры, часовню, аудитории, общую библиотеку, экспериментальные залы, жилые комнаты, вихрем промчалась вверх по железной спиральной лестнице — мимо лаборатории, в которой кто кто-то неосторожный перебил все колбы, и хранившиеся в них мозги умерли и усохли. Наконец один из стариков поймал ее за дрожащее плечо прямо у кабинета матери. Прежде чем он прижал ее к своей пыльной груди, Лив успела увидеть мать, безвольно осевшую в зеленом кожаном кресле с головою, склоненной набок. Ее грудь, блуза, колени были залиты кровью, растянувшейся темной струйкой по седым волосам от самой макушки черепа, на форму которого Лив никогда не обращала внимания. Она никогда не думала о матери как о теле. Но в черепе ее теперь зияла вмятина, и зрелище это было таким же странным, жутким и жалким, как дыра на месте зуба в чьем-нибудь рту.

После этого мир утратил для нее смысл, став скоплением нелепых фигур и ломаных силуэтов, движущихся в пустом пространстве.

Когда полгода спустя стало ясно, что в таком состоянии она останется еще надолго, по ходатайству Академии Лив поместили в городской Институт, где ей выделили чистую белую палату, выдали книги и прописали курс успокоительного. Соседом ее был милый юноша по имени Магфрид, у которого была врожденная патология мозга. Лив медленно выздоравливала. Книги помогали. Через некоторое время она смогла снова вести дневник, который стал хроникой ее исцеления, холодным и точным исследованием ее заболевания в соответствии с теориями ее отца, а затем и ее собственными. Наконец доктора вынесли вердикт о ее выздоровлении, и она была рада с этим согласиться. А вскоре один из докторов счел ее достаточно здоровой и для того, чтобы познакомить со своим другом, профессором естественной истории Бернардом Альверхайзеном, искавшим себе жену. Но иногда Лив казалось, что ее выздоровление началось лишь незадолго до того, как пришло письмо попечителя Хауэлла с приглашением на Запад. А возможно, не началось и тогда.

Свет от воды тускнел, и скоро в пещере стало уже почти ничего не различить. Похолодало. Лив встала и оглянулась по сторонам.

Попечитель покинул ее. Она не заметила, как он ушел.

У входа в пещеру стояла скамейка с тремя газовыми лампами, одна из которых работала. Взяв ее, Лив в одиночку побрела по тоннелю обратно.

Удивительное облегчение охватило ее. Тело казалось легким и полым. Сначала проявились симптомы легкой эйфории: сердце забилось быстрее, руки задрожали, на лице заиграла улыбка. Эйфория эта напоминала посткоитальную — нечто подобное она испытывала и после приема успокоительного. Но это состояние быстро прошло, оставив устойчивое ощущение тихой радости, которое Лив не могла ни описать, ни сравнить с чем-либо пережитым ранее.

Она провела с Духом два часа — и опоздала на все назначенные утром приемы.

Пообедала с Магфридом, а вечером снова встретилась с Дэйзи. Она пробовала описать им, что с нею проделал Дух, но они, конечно, не смогли ничего понять.

Во время приема Дэйзи внезапно протянула руку и обняла ее. Такого она раньше не делала, и, возможно, этот поступок означал что-то очень серьезное.

В этом новом состоянии Лив провела два дня. А потом к ней начали возвращаться тени. Безжизненное, потное и бледное лицо пациента на мгновение напомнило ей о том самом лице, внезапно разбередив старую рану. Боль уютно расположилась внутри нее, точно жаба. Все остальные раны тоже вернулись. Где-то в самом основании души образовалась трещина, и все, что держалось на нем, пошатнулось. Перед сном она приняла успокоительное, но ей все равно снились кошмары — еще ужасней, чем раньше.

Утром она снова встретилась с попечителем.

— Ну, доктор, как вам?..

— Еще рано говорить, господин попечитель. В любом случае, было... интересно. Эффективно или нет — другой вопрос. Думаю, мне стоит туда вернуться.

Он с сожалением улыбнулся и передал ей ключи.

— Тогда мне придется отменить назначенные на утро встречи с пациентами, — добавила Лив.

Он пожал плечами:

— Дэйзи будет не против, я уверен.

Она спустилась в пещеру.

Через два дня она спустилась туда снова, на третий и четвертый день — еще и еще.

Еще через день, когда она вошла в кабинет попечителя, тот стоял у окна со строгим и отрешенным видом, заложив руки за спину.