Евгений Костюченко - Блюз для винчестера

— Попытаются — перехватим. Но я все-таки думаю, что сейчас они не рискнут. Гораздо проще все сделать в поле. Да и мне будет спокойнее. Не хочу давать шерифу лишнюю работу. У него и без нас забот хватает.

— А обо мне ты подумал? — обиделся Эрни. — Ему, видите ли, будет спокойнее затеять войну в чистом поле. А я тут должен сходить с ума и ждать, когда ты вернешься?

— У тебя не будет времени сходить с угла. — Степан, скрывая усмешку, подвинул к нему листок бумаги. — Я составил небольшой план работ. Постарайся все выполнить до моего возвращения.

— Что еще за план? — Эрни повел пальцем по списку. — Ну и хитер же ты, Стиви. Что значит: "придет Джексон — отказать"?

— То и значит. Что бы он тебе ни предлагал — отказывай.

— Зачем нам ссориться с Джексоном? Ты забыл, что он ремонтирует все наши дороги за свой счет?

— Эрни, даже если мы поссоримся, он все равно будет чинить дороги, — спокойно ответил Степан, — иначе к нему перестанут ходить.

— Ладно, а вот это что такое — "гнать проповедника"? Я что-то не видел в городе ни одного святоши.

— Может, и не увидишь. Но на всякий случай, пока он тут не появился, повесь во всех наших кабаках какое-нибудь объявление. Вроде того, что висит у Виттакера: "Запрещаются политические дискуссии". Напиши, например, что в общественных заведениях Эшфорда запрещаются религиозные проповеди.

— Почему это?

— Потому что это кощунственно, упоминать Бога среди выпивки и карт.

— Ясное дело, все эти гадкие дела ты рад спихнуть на партнера, — проворчал Эрни. — Ладно, когда рассчитываешь вернуться?

— Это будет ясно завтра. Не волнуйся, я не задержусь, — пообещал Гончар.

Вечером он занял привычное место у самой сцены, чтобы напоследок послушать музыку.

Мартин Китс уже принялся наигрывать свои блюзовые фантазии на темы Верди, и это значило, что минут через двадцать мадам Нимур выйдет к поклонникам, сгорающим от нетерпения. Степан Гончар огляделся, отметив, что публики сегодня больше, чем в прошлый раз. Дальний угол салуна был отгорожен ширмами, там стоял кожаный диван, где Виттакер усаживал почетных гостей. Одна из ширм сейчас была сложена, и Гончар увидел судью Томсона с незнакомым джентльменом в белом пиджаке и изумрудном жилете. Они сидели за богато накрытым столом, и у ног судьи стояла корзина с цветами.

Конечно, никто не может запретить охотникам на снежных баранов провести вечер в салуне накануне похода в горы. И каждый имеет право принести с собой в салун хоть корзину цветов, хоть охапку сена. Но жители Эшфорда скорее пришли бы с сеном, чем с цветами.

Значит, этот господин из Сан-Франциско хочет выразить свое восхищение голосом певицы. Правда, он ее еще не слышал и даже не видел, а корзинку уже притащил. Интересно, а не зеленщик ли снабдил его этими цветочками?

Размышляя подобным образом, Гончар вдруг заметил в самом дальнем углу, между зелеными портьерами, лицо Мозеса Виттакера. Хозяин салуна явно от кого-то скрывался. Или за кем-то подглядывал. Перехватив взгляд Гончара, Виттакер густо покраснел и спрятался за бархатной драпировкой. Но через пару секунд показался снова и поманил к себе Степана.

Перейдя в хозяйский кабинет, Гончар сел в предложенное кресло и выжидающе посмотрел на Виттакера.

— Ты не поверишь, Питерс, но сейчас я едва удержался от выстрела, — сказал тот, засовывая в карман жилета блестящий "деринджер". — В жизни никогда не стрелял. И не хотелось. А тут… Наверно, если б не заметил, что ты на меня смотришь…

— И кто же был мишенью?

— Даунвуд. Тот холеный господин из Сан-Франциско, которому лижет пятки судья. Выпьешь бренди?

— Нет, Мозес, спасибо.

— А я вот выпью, — отчаянно заявил Виттакер и дрожащими руками откупорил бутылку.

После доброго глотка он закатил глаза к потолку и расслабленно выдохнул, опускаясь в кресло.

— У тебя есть время послушать мою историю? — спросил он.

— Конечно.

— Мы все когда-то были не тем, чем стали сейчас. Я был одним из собственников железнодорожной компании. Линия "Олбани — Александрия", слышал про такую? Ну, раз не слышал, то и не услышишь, потому что компании больше не существует. И прикончил ее как раз тот самый господин из Сан-Франциско, Джеральд Даунвуд. Он к тому времени уже захватил обе другие линии, с которыми мы стыковались на севере и юге. И вполне естественно, что наша компания тоже должна была влиться в его монополию.

— Ты говоришь так, словно оправдываешь его, — заметил Гончар.

Виттакер снова открыл бутылку, но, подумав, закупорил и отодвинул подальше.

— А нечего оправдывать. Он ведь не убил никого и не украл у меня последний кусок хлеба. Даунвуд не нарушил никаких законов. По крайней мере, ни один суд не признал бы его преступником.

— Тогда как же он с вами справился?

— Почти законно. Он целый год осаждал нас своими предложениями. Кто-то сломался, уступил ему акции, но в целом компания держалась. И тогда на нас посыпались беды, одна за другой. Банки вдруг вчинили нам иски за неуплату по процентам. Вранье, мы платили исправно. Но теперь это потребовалось доказывать в суде. Да еще не в одном.

Одновременно с этими тяжбами появилась еще одна забота. Ни с того ни с сего какой-то мелкий акционер потребовал ревизии, и она мгновенно началась. Мы нашли этого типа — обычное подставное лицо. Что с ним делать? Привести его за шиворот к порогу суда, чтобы он рассказал, как его подкупили люди Даунвуда? Нас бы и слушать никто не стал.

А тут и новая напасть — наши акции кто-то начал продавать на бирже по дешевке, на десять пунктов ниже курса. Это было последней каплей. Суды, ревизия, падение котировок — конечно, акционеры нас бросили. Банки сразу решили, что наша линия стала рискованным предприятием, и, естественно, потребовали срочного погашения кредитов. Тут уже и я дрогнул. Когда Даунвуд пришел к нам с очередным предложением, мы продали ему контрольный пакет акций.

Так я остался без дела. Мы попытались отыграться тем же способом, каким Даунвуд отбил у нас компанию. Начали против него биржевую войну. И проиграли. Проиграли все, что было. Мой компаньон застрелился. А я оставил на мосту свою одежду и прощальную записку. Мозес Виттакер утонул. Чтобы всплыть здесь, на Западе.

— Понятно, — сказал Степан Гончар. — Ты увидел своего заклятого врага и хочешь ему отомстить.

— Боже упаси, — ответил Виттакер. — За меня отомстил чикагский пожар семьдесят первого года. Ты же помнишь, тогда выгорел весь город, все склады, банки, причалы. Даунвуд владел сразу двумя страховыми компаниями, которые изображали конкурентную борьбу между собой. И обе они прогорели, когда пришлось выплачивать астрономические суммы. Это бы еще ничего, но ведь он заложил в банках все свои железнодорожные акции, получив за них полмиллиона. А банки, когда началась паника на бирже, потребовали погашения ссуд. Вот и все. Карьера Даунвуда на этом закончилась. По крайней мере на Востоке.