Луис Ламур - Джубал Сэкетт

Когда мы переходили небольшую речку, лед под Ичакоми провалился и она оказалась по колено в ледяной воде. Очень часто теплые весеннее потоки в русле реки истончают лед. Теперь действовать надо было очень быстро. Схватив Ичакоми, я посадил ее в сугроб и начал втирать снег в ее мокасины. Она отбивалась от меня, но я резко приказал:

— Сиди спокойно! Это необходимо сделать! — Она успокоилась, и я продолжал свою работу. — Снег впитает воду, — объяснил я, — но только приходится спешить.

Вскоре мы продолжили путь. Ичакоми молчала. Наконец она сказала:

— Мы не умеем жить в холоде. Нам придется многому научиться.

— Мне тоже. Но то, что сухой снег может впитать воду до того, как она успеет промочить тебе ноги, известно давно. Этому научил меня отец, а ему рассказали в Ньюфаундленде, который расположен далеко на севере.

Мы поднимались все выше и выше, затем повернули на восток. Я радовался возвращению, но сознавал, что добытого нами мяса хватит ненадолго.

Два раза по пути домой мы ели, что значительно сократило результаты нашей охоты.

Если бы у нас было больше времени, мы могли бы сделать такой запас мяса, которого хватило бы до конца зимы, хотя большинство индейцев перед наступлением весны голодают. Мало у кого зерна и мяса хватает до наступления теплых дней.

Запасы топлива тоже подходили к концу. За выживание приходилось бороться непрерывно, бездельничать у костра никто не мог.

Люди Ичакоми, быстро освоившись в зимних условиях, охотились на холмах и часто добывали оленей, куропаток или кроликов. Бизоны в холодное время так высоко не поднимались. Медведи, если они и водились здесь, залегли в берлоги.

Это случилось однажды ночью. Я внезапно проснулся и долго лежал с широко открытыми глазами, прислушиваясь к необычному звуку. Звенела капель! Наш костер погас, но я не замерз. В пещере было тепло.

Поднявшись, я пошел к выходу. В природе творилось нечто невообразимое. Снег бурно таял. Если так пойдет, к рассвету от него не останется и следа. Дул один из тех теплых, мягких ветров, о которых мне рассказывали. Через некоторое время должна установиться ясная погода.

Если коунджерос собираются напасть на нас, они это сделают сейчас.

Наверное, завтра.

Кеокотаа присел на корточки у костра.

— Идет теплый ветер, — сказал он, — будет еще больше снега. Увидишь.

Возможно. Я ничего не знал о климате в этой части страны, а он вырос на севере. Мне же все происходившее показалось ранней весной.

— Нет весны, — покачал он головой, когда я намекнул ему о своих подозрениях. — Оттепель скоро кончится, и тогда пойдет снег, много снега. — Кеокотаа помешал костер и повернул мясо, насаженное на вертел. — Нам пора уходить. Уходить за большие горы.

— И оставить их? Что они будут без нас делать?

Он пожал плечами.

Начи быстро всему научились и, вероятно, обошлись бы без нас.

Я с неохотой признался себе, что Кеокотаа прав. Но как уйти, когда приближалась опасность. Я сказал ему об этом, и он снова пожал плечами.

Подруга Кеокотаа вышла за дровами, я посмотрел ей вслед а подумал об отношениях. Индейские мужчины часто и надолго уходят на охоту, иногда они возвращаются, иногда — нет. Их женщины находят других мужчин или живут одни, мясом их снабжают удачливые охотники. Принято ли так у начи?

Откинувшись назад, я вытянул сломанную ногу. Иногда она ныла от холода. Если не считать этого и легкой хромоты, нога была как новая. Я уже даже бегал.

Выйдя из пещеры, я увидел Ичакоми. Она чистила гетры и юбку из оленьей кожи.

— Ты думаешь, они придут?

— Да.

Я указал на вход в пещеру:

— Кеокотаа и я будем здесь. А твои люди пусть спрячутся среди деревьев, растущих вдоль реки, и не показываются до тех пор, пока враги не подойдут близко.

Мой план был достаточно разумным и, пожалуй, единственно возможным. У нас не хватит сил их остановить, но нанести им урон прежде, чем они ворвутся в долину, пожалуй, удастся. Потом — бой с превосходящим численностью противником.

— Пора уходить в верхнюю долину. — Ичакоми посмотрела на горы.

— Подожди. На этот раз у нас есть шанс если не победить, то прогнать их. Не думаю, что придет слишком большой отряд. Они считают, что нас мало.

Отступление в верхнюю долину даст нам лишь небольшую отсрочку. Они нашли бы нас, и куда тогда идти? Если Кеокотаа прав и еще будет много снега, нас заметет. Единственное место, куда мы сможем уйти, — это высокогорная долина позади нас. А там холоднее и есть угроза схода лавин.

— Стало тепло, может, скоро появится зеленая трава? — В вопросе Ичакоми звучала надежда.

Я повторил ей то, что услышал от Кеокотаа.

Она кивнула:

— Я тоже слышала об этом. Очень давно к нам приходили люди издалека, с верховьев Великой реки и рассказывали. В твоей стране тоже так?

— В Англии? Я не знаю. Мой отец говорил, что когда-то в Англии было теплее, чем теперь. Там рос виноград и люди делали вино. Потом стало холодно, и виноград перестал расти. Я думаю, что в далекие времена здесь властвовали холода и бизоны к ним приспособились. Когда начиналась метель и дул сильный ветер, они не уходили отсюда, а сбивались в кучу, и их тяжелые меховые шубы скоро покрывались снеговой коркой, так им удавалось сберечь тепло.

Она стояла рядом со мной, высокая, красивая, слишком мудрая для своих лет. Я сделал шаг в сторону, увеличив расстояние между нами. Ее близость волновала меня, я испытывал беспокойство. Нет, сейчас не время думать о женщинах! Я должен еще многое увидеть. По натуре я отшельник. И в одиночку чувствую себя счастливым, напомнил я себе.

Кеокотаа не мешал моему одиночеству. Он шел наедине со своими мыслями, и мы не лезли в душу друг другу. Мы с ним — два одиночки, идущие вместе.

Я видел, что Кеокотаа раздражала наша задержка. Он не имел никаких обязательств по отношению к этим людям и хотел поскорее расстаться с ними. Только снег удерживал его.

— Что ты будешь делать, когда снова зазеленеет трава? — спросила Ичакоми.

Я махнул рукой на запад, в сторону гор:

— Пойду туда, наверное. Хочу увидеть, что там, за горами.

— А потом?

Я провел языком по губам и переступил с ноги на ногу. Да, резонный вопрос, что я буду делать потом?

— Не знаю. Найду лужок где-нибудь на берегу реки и построю хижину.

— А потом?

Она загоняла меня в угол, я даже слегка вспотел, и мне это не нравилось. Я чувствовал себя бизоненком, отрезанным от стада, и старался увернуться или укрыться.

— Стану охотиться, жить уединенно, вдалеке от всех.

— Один?

— Я всегда один. Даже когда вокруг меня кто-то есть. Я плохо схожусь с людьми. Вот книги — другое дело. Обязательно приобрету много книг.

Она больше не приставала ко мне, и я обрадовался.