Сергей Юров - Белый шайен

— Вапа Хакиту! — выдавил я сквозь зубы — Прощай!

Я остановился и, вытащив из-за пояса томагавк, швырнул его в быстроногого врага. Какой же это был жалкий бросок! Так мог бросить шестилетний мальчуган. Шошон легко поймал мои томагавк и с широкой ухмылкой отбросил его в сторону. Попятившись, я зацепил ногой за торчащий из земли валун и повалился на спину. Подниматься у меня не было ни сил, ни желания. Я просто лежал и смотрел на бегущего ко мне шошона. Когда он был в двух ярдах, я закрыл глаза, ожидая рокового удара. Но удара не последовало. До моего слуха донесся тяжкий стон! Я открыл глаза и приподнял голову. С перекошенным от боли лицом шошон пытался вырвать из груди воткнутый в нее томагавк. Я еще осмысливал случившееся, когда надо мной мелькнула стремительная фигура оглала. Перемахнув через меня, Вапа Хакиту бросился на раненого шошона и с торжествующим «Хукка-хей!» пронзил его своим скальпирующим ножом.

Подняв меня с земли, он произнес:

— Бежим, Шайеласка!

— Х-ган! — поблагодарил я его.

— Бежим! — повторил он.

И мы побежали. Через минуту позади раздались шошонские вопли досады и разочарования. Оглянувшись, я увидел, как трое врагов, добравшись до убитого соплеменника, больше не сделали ни шага. Видимо, убитый был самым выносливым из них.

Но мы продолжали бежать. Нам нужно было это делать. Мой долгий опыт на границе подсказывал, что погоня будет возобновлена. Не сейчас, в сгущающихся сумерках, а с наступлением утра. Необходимо было как можно дальше оторваться от преследователей.

Около полуночи едва передвигавший ногами хункпатила вдруг остановился и, проведя ладонью по лицу, посмотрел в ночное небо.

— В чем дело, Вапа? — спросил я.

Прежде чем он открыл рот, на мое изможденное лицо упала крупная капля дождя.

— Ничего не говори. Вапа, — произнес я со счастливой улыбкой.

Начинался дождь. Спасительный дождь! Чуть позже он застучал по нашим поднятым кверху лицам и ладоням, а затем на землю обрушился настоящий летний ливень. Мы могли больше не беспокоиться об оставленных следах.

Эту дождливую ночь мы провели под размытым берегом небольшого ручья, впадавшего в Танг-Ривер. Наши одежды промокли до нитки, и надо ли говорить какое резвое стаккато выбивали наши зубы под неумолчный аккомпанемент холодного дождя. И все же, несмотря на свое жалкое состояние, мы были благодарны разверзшимся небесам.

Пришло утро, и дождь стал стихать. Вскоре взошло яркое солнце. Чуть погодя, оно принялось сушить взмокшую землю, и нам стало ясно, что день выдастся на редкость жарким. Около полудня, натянув на себя высушенную одежду, мы пошли прямо на запад, к своему далекому теперь военному лагерю.

Мы шли по высоким травам, в которых иногда скрывались с головой. Упоительный аромат помытых дождем сосен и елей буквально висел в прозрачном летнем воздухе. Но, наслаждаясь видами и запахами природы, мы не забывали о том, что обстоятельства забросили нас в опасные места. Тут повсюду нам могли попасться либо краснокожие, либо Длинные Ножи, искавшие наш лагерь. Поэтому приходилось быть всегда настороже, выбирать укромные стоянки и безопасные пути. Питались мы кореньями, земляникой, дикими сливами и яблоками. Иногда Боевое Оперенье точно метал нож, и подбитая птица обогащала наш скромный рацион. Мы ели ее сырой, боясь развести огонь. На запах нашего костра могли слететься непрошеные краснокожие гости со скальпирующими клинками вместо подарков.

Под вечер 23 июня мы выбрались на открытую местность за Роузбад-Ривер, где несколькими днями ранее стоял наш большой военный лагерь. Именно стоял.

— Татанка Йотанка ищет сочные пастбища, — предположил мой друг.

— Скорее всего, так, — согласился я. — Переночуем и отправимся вслед за ним.

— Где остановимся?

— Только не здесь. Слишком открыто.

— Хорошо. Поищем какую-нибудь рощу.

Когда мы отошли от брошенной стоянки несколько миль, Боевое Оперенье вдруг стал тщательно принюхиваться к вечернему воздуху.

— Горит костер, — лаконично сказал он, указав на стоящую впереди березовую рощу.

В остроте обоняния я никогда не годился соперничать с индейцами. В этом меня мог перещеголять любой вылезший из колыбели краснокожий чертенок. И если Боевое Оперенье сказал, что горит костер, то он действительно горел, пусть даже размером со спичечный коробок. Однако кто вздумал развести огонь в такие непредсказуемые дни и в такой опасной стороне? Или сумасшедшие, или уверенные в себе люди.

К роще мы подошли неслышно и столь же осторожно выбрались на край маленькой поляны. Посреди нее, на стволе упавшей березы сидел спиной к нам одинокий краснокожий, держа над костром какую-то дичь. Его старый «спенсер» был приставлен к стволу березы на расстоянии вытянутой руки. В стороне, опустив голову к траве, стояла пегая длиннохвостая лошадь.

— Если это враг, — шепнул я Боевому Оперенью, — то мы прикончим его, и завладеем и лошадью, и оружием, и тем, что так вкусно пахнет над костром. А если это дружественный индеец, то ему просто придется поделиться.

Оглала кивнул и наклонился к моему уху.

— Я обойду и возьму тот карабин.

— Конечно, иначе он перестреляет нас прежде, чем мы с ним познакомимся.

Едва Боевое Оперенье сделал шаг, как на ствол карабина легла левая рука незнакомца. Исходящий от дичи запах сводил меня с ума, и я потерял терпение.

— Ступай, Вапа! — прошипел я. — И если он не уберет руку с карабина, съезди ему рукояткой ножа по затылку.

Незнакомец, словно расслышав мой негодующий голос, в ту же секунду оставил оружие в покое, и стал подкладывать в костер сучья.

— Мни-кте-ло, — произнес Вапа Хакиту. — Я пошел.

— Инанкни йо! — толкнул я его в спину. — Торопись!

Оглала, выхватив нож, крадучись направился к центру поляны. Индеец слез со ствола и, присев на корточки, раздул пламя. В этот момент оглала осторожно взял карабин, заткнул нож за пояс и отошел шага на два от незнакомца, целя ему в голову. Когда он снова уселся на березу, его левая рука по привычке потянулась влево, но вместо карабина она нащупала лишь воздух. Он повернул голову влево, а потом назад и его удивленный взгляд в упор уставился в зловещее дуло собственного оружия.

Не верьте тому, что краснокожие всегда сохраняют самообладание. У нашего пленника враз полезли глаза на лоб. Ему было не до шуток, зато я в следующее мгновение не сумел сдержать легкого смешка, ибо передо мной находился не какой-нибудь арикара или пауни, а чистокровный брюле, и к тому же мой давнишний знакомец, снабдивший меня первой индейской одеждой.

— Вот так встреча! — проговорил я. — Длинная Стрела!

Пока я приближался, испуг сошел с лица индейца, и на его губах заиграла улыбка.