Карл Май - Жут

Чуть позади них стояли пять ружей, составленных в пирамиду. Значит, и Юнак принес с собой ружье. Тут же лежали чеканы аладжи и кожаные пращи, принесенные Юнаком. Рядом с пращами виднелась кучка тяжелых речных голышей. Такой камень, пущенный уверенной рукой, мог, пожалуй, убить человека.

Эти трое были уверены, что расправятся с нами. Они сидели почти на краю бастиона. Манах эль-Барша был всего в трех шагах от края. Если бы им пришлось убегать, они непременно промчались бы мимо нас. Ведь прыгать вниз было бы чистым безумием. Видно было, что они застыли в напряженном ожидании. Они постоянно поглядывали в ту сторону, откуда мы должны были появиться.

Юнак говорил больше всех. По его жестикуляции можно было заключить, что он рассказывал историю с медведем. Прошло какое-то время, пока мы не расслышали первые сказанные им слова:

– Надеюсь, все пойдет так, как вы хотите. Эти четверо способны на все. Только они приехали в мой дом, сразу повели себя как хозяева. И конакджи расскажет, как они обращались с ним. Они закрыли его на всю ночь в подвале вместе со всеми его домочадцами…

– И он стерпел это? – воскликнул Манах эль-Барша.

– А что ему еще оставалось?

– Вместе со всеми домашними! Они не могли постоять за себя?

– А вы что, дали им отпор? Нет, вы быстрехонько уехали прочь!

– Из-за солдат, которые были с ними.

– О, нет! С ними не было ни одного солдата; конакджи потом понял это.

– Тысяча чертей! Если это было правдой!

– Так оно и было! Они вас обманули. Эти парни не только дерзки, как дикие кошки, они еще и хитры, как ласки. Берегитесь, чтобы они не догадались о ловушке, устроенной им сегодня! Этот противный эфенди в чем-то заподозрил конакджи, да и против меня он тоже был настроен. Что-то долго их нет; они ведь уже должны были появиться здесь. Боюсь, как бы они ни догадались, что мы их здесь ждем.

– Не могут они этого знать. Они непременно прибудут, и тогда они погибли. Аладжи поклялись, что заживо, не торопясь, разрежут немца на куски. Баруд возьмет на себя черногорца Оско, а мне достанется эта маленькая, ядовитая жаба, хаджи. Он такой же гибкий, как плеть; так пусть он поймет, что значат удары. Да не коснутся его ни пуля, ни нож; он умрет под плетью. Так что, ни одного из них нельзя убивать сразу. Аладжи не будут целиться в голову, да и я только оглушу хаджи. Заботясь о спасении души, я не стану его убивать. Но почему их так долго нет? У меня уже сил нет их ждать.

Мне хотелось бы еще послушать их разговор; я надеялся, что они поговорят о Каранирван-хане. Но Халеф не мог дольше ждать. Манах эль-Барша так страстно хотел забить его до смерти плетью, что гнев его неимоверно разгорелся. Внезапно он вышел вперед, подошел вплотную к врагам и воскликнул:

– Что ж, вот и я, раз у тебя сил нет ждать!

Ужас, который вызвало его появление, был невероятным. Юнак воскликнул и, защищаясь, выставил руки вперед, словно увидел перед собой привидение. Баруд эль-Амасат вскочил с земли и отсутствующим взглядом уставился на хаджи. Манах эль-Барша тоже подпрыгнул, словно подброшенный пружиной, но он быстрее других пришел в себя. Его черты искривились от злости.

– Собака! – прорычал он. – Так вот ты! На этот раз вам ничего не удастся! Теперь ты попал мне в руки!

Он попытался вытащить из-за пояса пистолет, но выступавший винт или спусковой крючок, очевидно, зацепился. Он достал оружие не так быстро, как хотел. Халеф уже целился в него и приказывал:

– Убери руки с пояса, иначе я застрелю тебя!

– Ну, застрели одного из нас! – ответил, наконец, Баруд эль-Амасат. – Но только одного! Другой убьет тебя!

Он вытащил свой нож. Но тут медленно, не говоря ни звука, вышел я; держа наготове карабин, я целился в Баруда.

– Эфенди! И он здесь! – воскликнул тот.

Он опустил руку, сжимавшую нож, и в ужасе метнулся назад. Невольно он задел Манаха эль-Баршу; от сильного удара тот отлетел на край скалы. Хватаясь руками за воздух, Манах поднял ногу, пытаясь найти опору, но лишь окончательно потерял равновесие.

– Аллах, Аллах, Алл!.. – прорычал он и перевалился через край скалы. Послышалось, как где-то внизу глухо ударилось его тело.

Сперва никто, даже я, не проронил ни звука. Это был момент ужаса. Пролетев пятьдесят футов, он непременно разбился!

– Его направил Аллах! – воскликнул Халеф; его лицо стало смертельно бледным. – А ты, Баруд эль-Амасат, ты – палач, сбросивший его в пропасть. Брось нож, иначе полетишь вслед за ним!

– Нет, я не брошу его. Стреляй – иначе отведаешь мой клинок! – ответил Баруд.

Он наклонился, готовясь к прыжку, и замахнулся ножом для удара. Для Халефа это был достаточный повод, чтобы стрелять. Но он этого не сделал. Он быстро шагнул назад, перевернул ружье и встретил врага ударом приклада, свалившим того с ног. Баруд был обезоружен и связан собственным поясом.

Теперь осталось справиться лишь с Юнаком, торговцем углем. Этот храбрец все еще сидел на том же месте, что и прежде. Если при появлении Халефа он был невероятно напуган, то все, что потом произошло, лишь удесятерило его страх. Он протянул руки ко мне и взмолился:

– Эфенди, пощади меня! Я вам ничего не сделал. Ты знаешь, что я ваш друг!

– Ты – наш друг? Откуда же мне это знать?

– Ты ведь знаешь об этом!

– Откуда?

– Ну, вы же оставались этой ночью у меня. Я Юнак, торговец углем.

– Я в это не верю. Ты, правда, очень похож на него, особенно в мелочах; ты точно такой же грязнуля, как он, но ведь ты же не он.

– Это я, эфенди, это я! Ты же видишь это! А если не веришь, спроси своего хаджи!

– Мне незачем его спрашивать. У него глаза не лучше, чем у меня. Торговца углем здесь быть не может, ведь он ушел в Глоговик, чтобы купить соли.

– Это была неправда, господин.

– Мне сказала это его жена, а ей я верю больше, чем тебе. Если бы ты и впрямь был Юнаком, нашим хозяином, то я, памятуя о том, чем тебе обязан, обращался бы с тобой мягче, чем с другими. Но раз доказано, что ты не можешь быть этим человеком, значит, тебя ждет такое же строгое обращение, как и твоих сообщников; они задумали нас убить и потому поплатились жизнью. Так что, ты будешь повешен рядом с ними на одном из этих красивых деревьев.

Эти слова подняли его с места. Он подпрыгнул и вскричал в страхе:

– Эфенди, ничего, совсем ничего не доказано. Я в самом деле Юнак; я тебе расскажу обо всем, что случилось в моем доме и его окрестностях; я вспомню все, о чем мы говорили. Ты ведь не повесишь человека, который так радушно тебя принимал!

– Ладно, об этом радушном приеме я умолчу. Но если ты и впрямь Юнак, как же получается, что ты здесь, а не в Глоговике?

– Я… я хотел… хотел раздобыть здесь соль!

– Ах! А почему ты нам солгал, сказав, что пойдешь в другую сторону?

– Потому… потому… – залепетал он, – я только в пути передумал и решил направиться сюда.